А на деревянных воротах церквушки какой – то художник разрисовал в мрачных красках картины Ада: кипящие котлы, языки огненного пламени под ними, а в них – корчащиеся плоти грешников, и рядом – черти, вилами запихивающие тела прокаженных в кипящую воду (или смолу – по библейским сюжетам). Эмоциональный катализатор от увиденного всю жизнь пропитывал тонкую душевную ткань Гоголя нервическими импульсами.

Другими словами, Гоголь оставался холоден к формальному отправлению обряда; порою церковные церемонии вызывали в нём даже неприязненное чувство. Но зато беседы с матерью и картина Ада усилили нравственное начало Гоголя ответственностью за свои поступки. Запали ему в души и стали первым импульсом провиденческого сознания слова пророка Иакова: «Плод правды в мире сеется у тех, которые хранят мир». Что для юного Гоголя стало плодоносящим семенем его нравственного сердца: там, где нет мира, нет и правды («Мир имейте между собой» – Иисус).

Именно в этом свете воспринимал он пророчество о Страшном суде, о воздаянии каждому за его добрые и порочные дела, о неминуемом наказании грешников. Эти исторические предания и библейские сюжеты служили источником сильных впечатлений мальчика. С юных лет Гоголь жил постоянно под «террором загробного воздаяния» и впоследствии писал: «Задумываться о будущем я начал рано»

Путеводной звездой взращивания морального сознания художника, которую он хранил в своей душе всю жизнь, стал призыв Спасителя: «Возлюби ближнего своего, как самого себя». И эту любовь Гоголь пронес в каждой клеточке своего личного бытия, воспринимая ее «…делом и истиной» ((Христос).

С детства Гоголь вселил в себя страх – страх тишины и страх одиночества. Эти перманентные свойства личности отчасти выступили латентным детонатором его броской контрастной личности и алогичного (по меркам того времени) сочинительства.

Однажды, оставшись в доме один без родителей, Гоголь, чтобы заполнить скорбную для него тишину, обратил случайно взгляд на Данте, затерянного на полке большой библиотеки отца. Он читал «Божественную комедию» до утра, ночь осветилась для него потоком лучезарных строф великого итальянца. Когда рассеялись последние сумерки, он уже был влюблен в Италию и у него проявилось отчетливое видение: создать произведение о всех трех кругах России, симметричного поэме Алигьери – с восхождением от плохого к хорошему, от зла к добру, а порок очистить добродетельностью. Отсюда и неуемная тяга к Италию и весь драматический путь к «Мертвым душам»

Гоголя назвали Николаем в честь Святителя Николая, перед чудотворной иконой которого его мать, Мария Ивановна Гоголь, 14 лет отроду дала обет верности отцу Гоголя, вдвое старшего ее. Отец умрет внезапно, когда Гоголю исполнилось шесть лет, а мать переживет и смерть мужа, и трагическую кончину сына.

От матери Николай Васильевич унаследовал тонкую душевную организацию, склонность к богобоязненной религиозности и интерес к предчувствию.

Отцу же его была присуща мнительность. Неудивительно, что Гоголя с детства увлекали тайны, вещие сны, роковые приметы, что позже проявилось на страницах его произведений.

Родители Гоголя считались помещиками средней руки и имели 1000 десятин земли и 400 душ крепостных крестьян.

Когда Гоголь учился в Полтавском училище, скоропостижно скончался его младший брат Иван, слабый здоровьем. Для Николая это потрясение было настолько сильным, что его пришлось забрать из училища и отправить в Нежинскую гимназию.

В гимназии Гоголь, по словам товарищей, неустанно шутил, разыгрывал друзей, подмечая их смешные черты, совершал проделки, за которые его наказывали. При этом он оставался скрытным – о своей жизни никому не рассказывал, за что получил прозвище Таинственный Карло: так звали одного из героев романа Вальтера Скотта «Черный карлик».