Вы когда-нибудь испытывали большую ненависть к тому, кто причинил вам столько боли, одним взглядом, одним молчанием, словно разрезал вас на куски, заживо разрезая перепонки тишиной? Пытались ли вы кричать так громко, что казалось, вокруг всё рушится от крика, и вас слышит весь мир, кроме него одного?

Эм делала всё. Но больше всего она молчала. Она любила тишину, в ней нет ничего страшного. Весь страх сокрыт только в нас самих. В тишине она могла отчетливо слышать стук своего еле-еле работающего на износ сердца и стоны души. Он был в ней. Эм его чувствовала. Он был частью её сознания, её тела. Она любила его.

***

«Одинокими бывают не только вечера, но и дни. С ним нельзя бороться, оно всепоглощающее, затягивающее в бездну замкнутого круга. Словно мотылек я порхаю по кругу бесконечно и не могу найти выход их этой центрифуги. Мои маленькие потрепанные крылышки уже вот-вот отлетят от моего нежного тулова и разлетятся по воздуху, но я всё еще продолжаю вертеться и вертеться, надеясь на лучшую долю. Все это бессмысленно.

Я слышу, как каждое прожитое мгновение в этом заключении для меня отстукивает барабанной дробью в ушных раковинах и сливается с сердцебиением и разумом, которого уже практически не осталось от тошнотворного головокружения. Во мне ещё теплится что-то живое, что-то хочет и рвется наружу, но я всё ещё верчусь и верчусь в замкнутом круге моих надежд. Которым не суждено сбыться никогда! Мне кажется, что я уже не чувствую, как прожигаю каждую минуту своей бессмысленной жизни. Я сама веду отсчёт. Что мне нужно изменить? Казалось бы, чего я ищу?

Мне всегда не хватает смелости, чтобы взять и закрыть все двери, стереть все пути, которые ведут меня в преисподнюю, где я буду гореть сильнее, чем остальные, ибо все мы грешны и грехи наши неискупимы.

Я точно знаю, что мне нужно поменять, но я не могу найти в себе решительности, чтобы выбиться из этого порочного круга и вдохнуть глоток свободы полными легкими, и почувствовать себя хоть раз в жизни другим человеком.

Я смотрю на все сквозь розовые очки, стекла которых уже давно разбиты и склеены несколько раз подряд, тем самым создавая ещё большее искажение реалий. Все эти трещинки на стекле наполняют мои зрачки непонятными картинками знакомых мне мест, людей, иллюзий. Все привычное и знакомое для меня, кроме меня самой.

Кто я? Неужели я так изменилась? Почему я вижу в зеркале человека, который даже внешне мало похож на меня. А какой я была раньше? Я не помню. Почему я сравниваю себя ту и себя нынешнюю, и не могу найти сходства?!

Та же родинка над губой и еще пара на правой щеке, неровные приподнятые брови, в уголках глаз появляются мелкие гусиные лапки, несколько глубоких впадинок на лбу и огромные печальные серые глаза. Это… я? Или, может быть это тот образ, который я привыкла видеть каждый день?

Почему я такая стала? Лицу явно не хватает румянца, оно стало очень бледного цвета, казалось, что я страдаю анемией или еще какой-то дурной заразой. Глаза давно потухшие, даже осевшие. Что со мной? Мне страшно смотреть на себя. Отворачиваюсь от зеркала и мой рот слегка кривится, словно я улыбаюсь.

Я устала от одиночества. Кто говорит, что одиночество – это не наказание – тот жестоко лжет! Одиночество – это мука. Это невыносимая боль. Я скучаю по дням, где мы были вместе. Я скучаю по моментам с ним. Но больше всего я скучаю по той себе. Там, где во мне еще была жизнь…»

***

Говорят, если любишь, можно простить всё, только бы остаться с человеком, которого любишь. Эм не смогла. Он не уходил от неё, не изменял её, не причинял физической боли. Он однажды убил её словами, а затем снова убил молчанием. Она рассыпалась на мелкие кусочки, а он даже не попытался собрать её заново. Эм сказала, что простила его. Она соврала. В глубине души Эм хотела все забыть, она привыкла к нему, и научилась мириться с ним и с собой, но не смогла принять тот факт, что он так и нее смог понять её молчания.