Он меня понял с полуслова и спросил, так, кого же я хочу, чтобы избрали?

– Старшину Чумакова. Молод, энергичен, да и мне с ним легче – для прежнего-то я вроде, как и не авторитетен – до меня одиннадцать командиров рот вылетело с треском. При скольких он служил, наверное, при многих бывших. Кто я ему после этого? Очередной и недолговременный.

      Примерно так пояснил и был понят.

      Избрали прапорщика Чумакова. К сожалению, он у меня только на одной фотографии есть.

      Первый справа. А рядом с ним Баранчиков. Для того, чтобы увеличить время проведение стрельб, летом мы уводили полуроту на стрельбище сразу после подъема, даже зарядку пропуская в этот день. Ну и завтрак из столовой доставлялся прямо туда.

      Но вернёмся к избранию Чумакова секретарём парторганизации. Обиды были будь здоров какие! Майор Быстров изволил сильно орать, Зайцев даже в роту прибегал, свою обиду высказать.

      Но дело сделано. Снимать с выборной должности не снимали, а переизбирать сразу тоже было сложно.

      Зато у нас теперь в роте сколотилась неразрывная троица – выступали всегда в унисон и друг на друга не капали, как иногда бывает. Мне и Чумаков, и другие старшины рассказывали, что частенько прежде удавалось политработникам вбивать клинья в отношения командира роты и замполита, а потом и съедать их по очереди.

      Зачем всё это нужно было, так я и не понял – заточены что ли на съедание. Точнее, есть одно объяснение. В то время только лишь открылось Новосибирское высшее общевойсковое политическое училище. Пошли в войска подготовленные ребята. А до той поры политработники после того, как Жуков училища политические разогнал, попадали на эту работу из числа бесперспективных командиров. Просидел на взводе лет 10, получил с трудом роту, ну и там ещё почти столько же… Куда девать такого карьериста? В пропагандисты полка, чтоб майора получил. Ну а дальше как? Нужно искать должность с категорий подполковник. Таким вот образом и Быстров попал в Куженкино – около 10 лет командиром артиллерийского взвода был, затем почти столько же, если не больше, батареей командовал. За майорским званием в пропагандисты артиллерийской бригады пошёл. Ну а потом уж его за званием подполковника в Куженкино двинули.

      Ну а с прокурором, присутствовавшим на собрании, состоялся у меня в тот день очень важный разговор, который потом повлиял и на положение дел в роте. Напомню – рота была не простой.

      Я сейчас не могу с точностью передать тот разговор, но смысл был в том, что все происшествия, которые случаются в частях и подразделениях начинаются с небольших нарушений дисциплины, на первый взгляд незначительных. Помню точно, что я коснулся положения дел в дивизии, из которой прибыл в Куженкино:

– Думаете, там воинских преступлений нет? Скрывают, стремятся замять.

– Это известно, – сказал прокурор.

– И мне здесь не дадут действовать по закону. А распущенных солдат немало. Прежде всего, хочу изжить дедовщину!

      Прокурор обещал помочь и дал свой телефон, как бы прямой – без секретаря. Сказал при этом:

– Если нужно будет применить закон против отпетых негодяев, звоните прямо мне. Только семь раз отмерьте!!! Не думайте, что военная прокуратура жаждет только сажать и сажать. Но и попустительства быть не должно, иначе вас здесь с вашим заместителем по политчасти сомнут.

      Сказал он и о том, что известно ему положение дел и в этом гарнизоне, и в соседних. Применять же суровые наказания, связанные судом военного трибунала, нужно всё же тогда, когда исчерпаны все остальные средства воздействия.