У опушки леса, где стояла молоденькая березка, которая в полосе наблюдения отделения именовалась ориентиром номер один, взметнулся черный фонтан земли, дыма и огня, и березка, словно подрубленная, обреченно взмахнула светло-зелеными ветвями и, склонившись к могучим соснам, стала медленно падать. Сосны пытались поддержать ее, но она, беспомощно цепляясь хрупкими, бессильными ветвями, сползла вниз, словно смертельно раненный боец.

Несколько снарядов, угрожающе прошуршав в воздухе, разорвались где-то далеко за лесом. А потом зачастили винтовочные выстрелы.

Полагута, перестав наблюдать, то и дело оглядывался. Ему хотелось увидеть, где же наши? Но их не было, и только на опушке, точно черные фонтаны, взлетали разрывы снарядов вражеской артиллерии.

В нарастающей артиллерийской канонаде никто не слышал шума приближающихся мотоциклов врага. Они, как стадо диких кабанов, вспугнутое из засады, неожиданно выскочили из-за поворота дороги и, поднимая облако пыли, помчались прямо на высоту, где лежали Андрей и Еж. «Один, второй, три, четыре», – считал Полагута.

С опушки леса и за высотой, где находился их взвод, затарахтели скороговоркой пулеметы.

Еж подполз к Андрею.

– Давай будем вместе… Гляди, сколько их. Только не стреляй. Подпустим маленько.

Шесть мотоциклов промчались по дороге в сторону головной походной заставы, что залегла на опушке. Когда седьмой очутился метрах в пятидесяти от Полагуты и Ежа, оба бойца одновременно выстрелили.

Мотоцикл рванулся в сторону и, подскочив, как на пружинах, свалился в кювет, поднимая тучу пыли. Андрей и Ефим видели испуганное, побагровевшее лицо солдата-водителя. Расшибся или ранен – не понять, но сколько он ни пытался, не вылез из кювета: так и остался лежать, подмятый мотоциклом.

– Гляди-ка, наши!.. – оглянувшись назад, обрадовался Андрей.

По высокой густой траве справа и слева ползли бойцы их отделения. Командир отделения Правдюк подполз вместе с пулеметчиками. Подопрыгора, тяжело дыша, неуклюже передвигал свое грузное, большое тело, то и дело вытирая рукавом пот со лба.

Правдюк дал Подопрыгоре сигнал «вперед», а сам подполз к Андрею.

– Ранило? – спросил он

Андрей кивнул головой.

– Ну, другой раз будыш умнийше. Противник огонь вэдэ, а вин, як та балерина Сэмэнова, танцуе. Я бачил, як ты всяки хвигуры выделывал, – сказал он с досадой.

– Да я и сам не знаю, зачем выскочил, – повинился Андрей. – Так, сдуру…

– А ты знай, для чего ты туточки… Тут тоби не ученье, а война. Розумиешь?

– Понял, – ответил Полагута и с досадой подумал: «Чего прицепился как репей?.. И без него тошно».

Пока Правдюк пробирал Полагуту, из леса на дорогу выехало несколько немецких автомашин с пехотой.

– От-де-ле-ни-е… – нараспев, точно на ученьях, подал команду Правдюк. – Прямо на дороге машины противника, короткими очередями – огонь!

Головная машина резко притормозила и остановилась. Из нее выпрыгнули солдаты и, пригибаясь, побежали, развертываясь в цепь.

– Отделение, – строго и резко начал опять Правдюк, – по пехоте противника!.. – Но тут же, не докончив команды, свирепым голосом заорал: – Та що вы дывитесь на них, як очумилы? Бейте их, матери вашей черт!.. Подопрыгора, не давай же им рассыпаться, дьявол их задави!

Никогда не слыхали бойцы такой команды от своего отделенного командира. Он всегда командовал предельно точно, по уставу и не позволял вольностей.

Подопрыгора не выдержал первоначального темпа стрельбы короткими очередями и дал вдруг такую продолжительную, захлебывающуюся очередь, что разом прикончил ленту. Правдюк, ругаясь, подполз к нему.

– Заило, товарищ сержант, а писля прорвалось, – пробовал оправдываться пулеметчик, вытаскивая пустую ленту и вставляя новую.