– Вопрос этот, товарищи женщины, сложный. Сразу на него не ответить положительно. Надо обдумать… Потерпите…

Шум в зале усилился.

– Почему так затянулась приемка нового здания?

– Видите ли, к таким вопросам надо подходить по-государственному. Вы знаете, что у нас везде ведется огромное строительство. Требуется много средств.

Тогда одна женщина не вытерпела и вскочила с места:

– Это мы хорошо знаем! Газеты получаем регулярно. Радио тоже слушаем. Но что мешает комиссии принять готовый дом?

И тут представитель не сдержался:

– Собственно, вы и мешаете. Заселили самочинно.

Но голос его потонул в шуме протестующих женских голосов. Тогда представитель наклонился к Коврыгину и зашептал на ухо:

– Давай выпускай своих ораторов…

– Сейчас, сейчас! – Тот услужливо закивал головой, передал Русачеву список женщин, с которыми он заранее договорился, что они выступят.

– Товарищи, начнем выступления… Вопросы задавайте письменно, представитель округа ответит в конце собрания. Слово для выступления предоставляю жене командира пулеметной роты товарищу Аржанцевой…

Но Аржанцевой не было. Русачев стоял, тревожно всматриваясь в затемненный зал. Вдруг он увидел, как по проходу пробирается жена Канашова. «Неужели выступит? Эта разделает меня под орех!» Но она подошла и положила записку на стол президиума. Аржанцева писала: «Прошу извинить, но выступить не могу… У меня заболел ребенок». Коврыгин дважды прочитал записку и изменился в лице. «Вот черт, как обвела ловко!» Он тут же поднялся и попросил слова у Русачева.

– Я думаю, товарищи женщины, не надо доводить дела до неприятностей. Возвращайтесь в свои прежние комнаты, а комиссия примет новый дом – и тогда устроим новоселье… – Коврыгин попытался улыбнуться, но улыбка не получилась. – Верно я говорю?

Шум негодующих голосов пронесся по залу:

– Нет!

– Не можем мы туда-сюда ездить!

– Да что это за издевательство? Детей бы пожалели!

И тут начались выступления. Из зала вышла пожилая, седая женщина и уверенно прошла на трибуну.

– Может быть, вам еще неизвестно, товарищ представитель округа, где мы жили. Пойдите поглядите, раз в гости приехали.

Внимание всех было приковано к этой женщине.

– Мы тут в сыром бараке жили, – говорила она. – Но так больше жить не можем!

Из зала донесся возбужденный голос:

– Они бы еще для нас, как для солдат, койки поставили в три яруса.

Представитель округа поднялся и бросил в темный зал:

– Трудно, знаем, что трудно… Вы правы, товарищи женщины, но общежитие прививает людям чувство коллективизма, сплоченности, взаимной выручки. А она вам нужна не меньше, чем вашим мужьям.

Седая женщина, стоявшая на трибуне, прервала его:

– Попробуйте сами так пожить, товарищ полковой комиссар, хоть один денек… На двадцать семей в бараке три крана в общем умывальнике и один туалет.

Дружный смех потряс зал. И даже в президиуме не удержались от улыбки.

– Да, но как вы, сознательные женщины, могли решиться на такое преступление? Вы же подводите своих мужей!

Женщина медленно сошла с трибуны и кивнула головой в зал:

– А вы их спросите, товарищ полковой комиссар. Они вам ответят.

Сказав так, она ушла и словно растаяла в полутемном зале.

– Разрешите мне слово, – поднялся высокий пожилой старший политрук.

– Пожалуйста, – сказал председатель собрания.

– Кто это? – спросил представитель у Коврыгина.

– Парторг полка Ларионов.

– То, что мы здесь встретились, товарищи, по волнующему нас вопросу, это хорошо. Хорошо, что некоторые женщины рассказали, как обстоит дело у нас с жильем, но, мне кажется, к решению этого дела мы подошли не с того конца…

В президиуме недоуменно переглянулись, зашептались, в зале началось оживление. А он продолжал: