Старший брат Александр был ещё и страстный голубятник, занимался в художественной студии, до войны работал уже на заводе, в числе передовых рабочих. Не думаю, что он был так же фанатичен как это отражено в худ. фильме «Любовь и голуби», но одна талантливая и озорная голубиха, буквально, уводила целыми стаями голубей в свою голубятню, т.е. брата Александра. Выкупить обратно голубя стоило в те годы 5 рублей. Не дешево. Голубятников было много, конечно. Несколько раз голубиху покупали, но она упорно возвращалась на свою голубятню и, естественно, приводила с собой очередную стаю «влюбившихся». Голубятники, что называется, скинулись и предложили Александру достаточно большие деньги. Не подумав ничего плохого, он продал опять голубиху, уверенный, наверное, что вскоре опять её увидит у себя. Покупатели переспросили: «Продал?». Тот подтвердил, что, мол, да, продал. Даже не зайдя за угол дома, новый хозяин свернул красавице и умнице голубихе шею и всё. Голубиная верность достаточно известна среди голубятников. Помним, что и Бим Чёрное Ухо всё же вернулся к любимому хозяину и что погиб от людской злобы и только. В купчинской школе у меня была учительница литературы, бездетная, замужем за старшим офицером, имели большую собаку и брали с собой загород, в машине. Как-то потерялась. Пришла через несколько дней в новостройки наши, к многоэтажному дому, и встречена была объятиями. Об этом знала вся школа. В городе Ленинграде люди отчетливо понимали, что никакой пощады им не будет от врага и старались прожить подольше и умереть, прихватив как можно больше врагов с собой. «Баллада о вересковым мёде» была достаточно популярна ещё и в 60-е годы прошлого столетия.

В качестве дополнительного источника дохода братья Дмитриевы собирали металлолом, благо в 30-е годы его было не мало, но принимали в пунктах приемных в определенных пределах по размеру и они затаскивали большие обломки во двор, а отец после работы разбивал молотом на более мелкие части. Много мужчин послевоенного времени способны были работать молотом? Собирали металл, больше, вдоль железнодорожного полотна и по берегам рек и залива. Действительно, бегали по крышам вагонов. Наверное, притормаживали поезда не бескорыстно, но дело было полезное для всех. На деньги, вырученные от сдачи металлолома (кроме расходов на голубей и корма, конечно, своих текущих), покупали самые дешевые и не нужные никому пластинки, разбивали их об угол стола и сдавали в утиль, буквально, сетками. Со справкой о сдаче утиля покупали уже модную пластинку, которую вечером крутили, собирая целую танцплощадку. Вкусы были достаточно известные. Песня-шлягер «Ах, С-а-аша, ты помнишь ночи наши, в Приморском парке, на берегу реки…». Незатейливые мелодии. Конечно, все знали и Зыкину, и Утесова, и Шаляпина, и Русланову. Как сформулировала бабушка уже в 60-е годы прошлого столетия, «жили весело» и в деревне и в городе. Эту пластинку слышала и я на том же патефоне. Потом она куда-то исчезла, а от патефона уже в 80-е годы остался только ящик. Наверное, молодой муж внучки соседки бабушки Олюшки, вдовы военнослужащего, имевшей «похоронку» на мужа, в отличии от бабушки, имевшей извещение о пропавшем без вести в боях под Сталинградом, заменил чье-то ржавое «нутро» на бабушкин без пользы лежащий «хром». Иголки для пластинок затачивали вручную всегда. Наверное, этот довоенный опыт использовался при сборе макулатуры в 70-е годы, когда сдавали «за справку», не брали и тех копеек, которые предусмотрены были государственными органам, и покупали какой-нибудь исторический роман или другие малоиздаваемые книги. Я тоже собирала макулатуру и сдавала. Именно тогда я прочла Коллинза «Женщина в белом». Сюжет-то классический: сёстры, не знающие об этом, а смысл – наследство, обеспечивающее приличиствующее проживание. Матери девочки судьба её была достаточно безразлична, сама имела необходимый минимум удобств, а законную наследницу спасла подружка-родственница от смерти в дурдоме вместо сводной сестры. Денег своих не увидела всё равно. Этот же вариант использовался с подбором двойников и у меня, когда спортсменку очень похожую на меня выдают за инженера, но, «инженер» – «синий чулок» (я) слишком физически не соответствовала «облику» потомства «царского». Герберта Уэльса, в 24 томах, стоявшего на полке у соседей, трёх женщин, Обе дочери не были замужем, а соседка преклонных лет дразнила их кота валерьянкой, но тоже не имела детей. Осилила я, усидчивая девочка, фантастику только до 6 тома и то не «от корки до корки». Летающее яйцо, правда, упоминала не единожды. Разве поезд Сапсан не напоминает в носовой части острый конец яйца? А скоростные самолёты с клювом орла? Считалось, что сберегаем гектары леса, помогаем издавать классику, делая бессмертными людей талантливых. Лесные пожары были редкостью. Партизанское движение не пресекалось пожарами в годы ВОВ, хотя поля с посевами и выжигались, деревни – до тла, город Ленинград бомбился ежедневно и никто не сомневался, что Бадаевские продовольственные склады около Обводного канала горели «по наводке». Долго ещё жители копали землю пропитанную сахарным песком, заливали водой и кипятили здесь же, сливая сладкую воду. Не секрет, что и прокипяченная земля содержит столько всякого гадкого, что расстройство желудка почти обеспечено. Но это была пища. Всем «сверху донизу» верилось в скоротечность войны, хотя Финская война только-только закончилась с большими потерями и рядом «неожиданностей». Фраза «Война всё спишет» была весьма популярна и использовалась и в шутку и всерьёз, вошла в художественные фильмы.