Ловили, пока солнце не поднималось высоко и клев не прекращался. Гордо притаскивали по десятку пескарей. Бабушка варила из них уху, поглаживала Алексея по голове:

– Добытчик растет!

– А то! – Кивал дед. – Мы, Годины, такие!

Алексей от таких слов вдохновлялся и распалялся:

– Да были бы у меня снасти-то настоящие, я бы, я бы… весь дом рыбой завалил!

Бабушка с дедушкой посмеивались, но Алексей верил себе: правда ведь, снасти у них с друзьями были аховые. Удилище – из прямой длинной ветки, леска – несколько раз порванная и связанная, крючки старые – тупые и заржавленные, поплавок – из винной пробки. Деревенским друзьям купить снасти было негде, лишь иногда родственники им что-нибудь приобретали в городе. Когда Алексей привозил крючки и леску из Дальнедорожного, тут же почти все раздавал друзьям. Снастей всегда не хватало, но просить лишний раз у родителей денег на снасти – «на забаву» – он у родителей стеснялся. Знал, что свободных денег нет: в семье нужно и сестренку поднимать. Поэтому Алексей, как и все пацаны, проявлял изобретательность. Вместо утерянного грузила, которое стоит в магазине много копеек, использовал найденную гайку. А еще они с подсказки чьего-то старшего брата научились добывать свинец из старых, найденных на деревенской помойке аккумуляторов. Вытаскивали из них синие металлические пластины и нагревали в тут же подобранной жестяной консервной банке на костре. Это было так увлекательно и завораживающе!

Алексей во все глаза смотрел на то, как кусочки свинца сначала начинают шевелиться, потом уменьшаются в размерах, тают, словно лед, превращаясь в тяжелую, зеркально-блестящую, какую-то магическую жидкость. Он осторожно, чтобы не обжечься, смахивал травяной кисточкой плавающий на поверхности шлак и разливал чистый металл в приготовленные формочки. Так делали не только грузила для рыбалки, но и черепа для брелоков, а позже – свинчатки для драк, ну, иногда и кастеты на всякий случай. Ребята признавали: хотя Годин и не очень искусно вырезал формы для отливки, самый чистый и неперегретый металл получался только у него. Поэтому они обычно распределяли обязанности: кто-то разжигал и поддерживал костер, кто-то готовил формы, Алексей же плавил и лил, каждый раз завороженно не отводя глаз от жидкого, тягучего металла. Вот тот уже в форме. Вот перебросил его в зашипевшую воду. Свинец быстро остыл, и уже можно держать в руке теплый, снова ставший твердым металл. Волшебство!

А еще он любил смотреть, как дед столярничает в мастерской, по совместительству – теплице: ловко орудует рубанком, из-под которого кудрявится тонкая, как бумага, деревянная лента. Одна, вторая – и мастерскую наполняет особый теплый, уютный, вкусный аромат. Когда деда не было, Алексей тоже хватался то за рубанок, который намертво застревал в деревяшке, то за пилу-ножовку, которая никак не хотела впиваться в полено, то за стамеску, которая также не желала делать нужные сколы. Разочарованный до слез, бросал инструменты и убегал из мастерской.

Дед, отловив внука во дворе или за столом, делал ему внушение:

– То, что к инструментам тянешься, это правильно: мужчина должен уметь ими пользоваться. А вот то, что бросаешь работу в самом начале или на середине, – это плохо. Так никогда ничего не добьешься ни в каком деле. Даже если не ладится, нужно терпеть, учиться, браться снова и снова, только тогда можешь чего-то добиться. Взялся за гуж – не говори, что не дюж! Нельзя никакое дело бросать на полдороге, все надо доводить до конца, до ума. Что ты хотел выстрогать?

– Самолет!

– Можно и самолет. Давай я тебя научу, как с инструментом обращаться.