Мы не говорили к тому моменту уже пару дней, отчего моя тревога усиливалась. Она ответила почти сразу.

– Все хорошо? – спросил я.

Не откладывая дело в долгий ящик, она ответила:

– Я беременна.

Я поверить не мог. Случилось самое невероятное, что могло быть: я должен был стать отцом. Я готов был одновременно смеяться и плакать от счастья, в то же время я ощущал нервозность и испуг.

Мне нужно было взглянуть на свои планы с новой стороны.

Мы с Бекки всегда хотели детей, и нас беспокоило, что это намерение из-за моей командировки придется отложить. Нужно было либо ждать еще два года до новой попытки завести ребенка, либо попытаться сделать это до отъезда, а дальше будь что будет. Мы много раз думали о том, каково это – завести ребенка, находясь в разных концах планеты, но я никак не ожидал, что эти мысли воплотятся в реальность. Я уже дал согласие; выбора не было – мне предстояло отсутствовать во время рождения малыша и в первые семь месяцев его жизни. Это была пугающая перспектива: Бекки должна была в одиночку ввести наше дитя в мир и больше полугода заботиться о нем, а мне светила перспектива находиться вдали от ребенка и первых моментов его жизни. Жертв, на которые мы пошли ради этого путешествия, становилось все больше, но другого варианта у меня уже не было.

Я оставил свои новости при себе, не рассказав о них товарищам по программе. Я подумал, что если Майлс узнает, то он исключит меня из проекта. У него были для этого все основания. Мне и так предстояло провести в ограниченном пространстве одиннадцать месяцев, включая восемь в полной изоляции, а тут еще мысли о том, что я пропускаю рождение своего первенца. Но мы с Бекки приняли решение – и это было главное. Я не хотел беспокоить Майлса или кого-то еще, сообщая о проблеме, над которой они были не властны; им и без того было чем заняться.

Почти через два года планирования была подтверждена дата отъезда – 16 декабря 2016 года. Большую часть времени перед нею мы с Бекки провели вместе.

Наш медовый месяц был незабываемым: мы поехали за границу наслаждаться осенним солнцем. Солнечные каникулы мне никогда особенно не нравились, но это была моя последняя на долгое время возможность ощутить ласковое тепло солнца – и я сполна воспользовался ею. Однако, когда я вернулся домой, меня стало все сильнее охватывать осознание того, во что я вписался. Несколько недель я просыпался посреди ночи в холодном поту. Я часто смотрел на спящую рядом Бекки и думал, что едва ли смогу так надолго оставить ее одну. От этого мне было физически плохо. Действительно ли моя психика справится с такой длительной отлучкой? Я сомневался в этом и начал серьезно подумывать о том, чтобы как-нибудь отказаться от поездки. Что я, черт возьми, делал? Хотя я согласился на командировку еще за год до этого, теперь мне хотелось от нее как-нибудь отделаться; я был близок к тому, чтобы сдаться.

Мое физическое состояние было изучено во всех подробностях, но ни на каком этапе не всплывал анализ состояния психического. Наверное, доказательство устойчивости моей психики должно было быть важной частью всего процесса? Это было не только в моих интересах, но и ради блага тех людей, с которыми мне предстояло жить бок о бок. Я подумывал спросить Майлса, не нужно ли мне сдать какие-то психологические тесты, но в итоге решил держать язык за зубами: вдруг я бы их завалил. Иногда мне казалось, что моя психика достаточно крепка; иногда – что вовсе нет. То, что меня стали одолевать сомнения, беспокоило меня само по себе, но я никому об этом не рассказывал. Я не хотел, чтобы кто-то, а в особенности Бекки, знал о моей внутренней борьбе. Путешествие еще не началось, а меня уже стало бросать из стороны в сторону.