Внезапно я понял, что решился. Поеду.

Бекки знала о письме Майлса с того момента, как оно пришло, и очень хотела узнать, что за работа мне предстоит. Она всегда поддерживала меня и радовалась любой возможности, которая мне предоставлялась. Зная, что у меня назначен в тот день созвон с Майлсом, она уехала на работу. После разговора с ним я понял, что у меня не так много времени на принятие столь важного решения, так что думать надо было быстро. Мне нужно было обсудить столь щекотливое дело с Бекки как можно скорее. Я решил, что лучше всего будет сделать это за ужином, но в глубине души я знал, что ее реакция меня расстроит; предложение стало настоящим шоком для меня – несомненно, оно будет шоком и для нее.

Мы жили врозь большую часть года, и это, безусловно, иногда было трудно. Именно она всегда оставалась дома и ждала меня, пока я, сосредоточившись на работе, двигался навстречу мечте.

Однажды она предложила мне достать дневник и посчитать, сколько времени мы проводим врозь. Наверное, мы оба были поражены, узнав, что больше шести месяцев в году находились в разных местах. Когда я был дома, все шло как нельзя лучше. Действительно ли я был готов сейчас все это испортить? Я хорошо понимал, что это ей, а вовсе не мне пришлось пойти на жертвы и переехать из Мидлендса ко мне в Озерный край.

Хотя в моем распоряжении были только микроволновка в гараже и небольшая металлическая жаровня, я устроил настоящий пир. Вечер стоял прекрасный, наш внутренний дворик в верхней части сада был только что закончен и выглядел готовым к «боевому крещению», и вот последний луч солнца озарил золотистые плиты, которыми он был вымощен. Я обычно не был склонен к романтике, но повел себя как глупец, посчитав, что такая атмосфера поможет смягчить удар. Я закрепил в сухой кладке стены старую камышовую удочку и подвесил на ней небольшую лампу. Под весом лампы удочка прогибалась куда больше, чем когда-либо на рыбалке, так что лампа висела над центром стола прямо над головами. Иногда она покачивалась из стороны в сторону на летнем ветерке; на столе в старых банках от джема мерцали две свечи.

Бекки вернулась с работы; скрип боковой калитки поднял на ноги обеих собак, которые помогали мне накрывать на стол. Воодушевленно ринувшись в сад, они раскрыли мое местонахождение. С первого взгляда Бекки поняла, что я что-то задумал. Когда солнце стало садиться за холмы, мы сели ужинать.

– Итак, что это? – спросила она с легкой улыбкой, которая дала мне надежду.

Секундная пауза; она пристально смотрела на меня, словно видя меня насквозь.

– Ну давай же. Надолго? – продолжила она и, не давая времени на ответ, начала гадать: – Три месяца? Четыре? Пять?

Она досчитала до шести, и улыбка исчезла. Ее сменило выражение ужаса, потом Бекки сглотнула и посмотрела на меня потрясенно.

– Императорские пингвины, Антарктида, – ответил я, надеясь, что так она все поймет.

– Надолго?!

Кажется, конкретный вид животных, судя по суровому тону, ее не заинтересовал.

– Одиннадцать, – ответил я.

Отодвинувшись на стуле, она отбросила скомканную салфетку, которую я так тщательно свернул всего за полчаса до того.

– Ни в коем случае! Я поверить не могу, что ты вообще решился у меня спросить!

Она направилась по саду к дому, собаки следовали за ней. Я посчитал, что ее ответ отрицательный.

На решение у меня была всего пара недель, и я испытывал серьезное давление. Я стал опрашивать других людей, которые, на мой взгляд, могли бы помочь мне советом. Я поговорил с телевизионным продюсером, с близким другом и с человеком, который уже бывал в Антарктиде и некоторое время там жил. Рассказы о том, как тяжело бывает людям, вернувшимся из изоляции, меня беспокоили, но было ясно, что одной из главных проблем станет для меня Бекки.