— Вот за это вас и ценят — за спесь, которой нет в урожденных рабынях. По крайней мере, поначалу. А там… уж как сложится.

Я снова дернулась, улыбка на его лице заиграла еще шире. Рука скользнула вниз, прошлась между ног, сжала ягодицу. Он кивнул:

— Хороша… Хороша девка. То, что надо. — Он склонился к самому моему лицу:

— Год. Всего лишь год. И свободна, как ветер!

Меня отпустили. Я тут же подняла платье и прикрылась, а Колот уже подставил формуляр, тыкая в него пальцем:

— Вот, видишь? Год. Удостоверяй.

Я сглотнула, казалось, кожа в горле вот-вот треснет, пересохнув:

— Я не дочитала.

— Нечего читать. Удостоверяй. Кучу времени на тебе потеряли.

Я все же пробежала глазами, сколько успела. Но от прочитанного можно было бы помутиться разумом. Особенно от пункта о дозволенных наказаниях.

— Ну! — Колот терял терпение.

Под пристальным взглядом имперца я приложила палец, и договор был активирован. Колот выдирал его из моих рук. Я подняла голову:

— Что за графы в самом низу?

— Штрафные.

— Что это значит?

— Что срок договора может быть увеличен за те или иные проступки с твоей стороны.

Я с ужасом посмотрела в его лицо:

— Какие еще проступки?

— Любые, которые сочтут достаточными твои хозяева. — Он дернул меня за руку: — Пошли. Хватит вопросов.

Последние слова эхом звенели в моей голове. Ведь это значило, что договор попросту может стать бессрочным.

3. 3

Я все еще не верила в реальность происходящего. Казалось, проморгаюсь — и все исчезнет. Я вернусь домой, увижу поджатые мамины губы, услышу знакомые насмешки Ирбиса, за которые, порой, его хотелось отлупить, как следует. А завтра утром, как обычно, пойду на работу в имперскую оранжерею, выращивать рассаду для многочисленных садов Сердца Империи. Я любила свою работу. Спокойную, созидательную. Любила смотреть, как из крошечных зерен пробиваются трогательные нежные ростки. Влажный теплый микроклимат, запахи нагретой земли. Бондисны, главные имперские символы, никогда не прорастали в субстрате, растворе или камере. Капризные, беззащитные, желто-зеленые, почти прозрачные в своем младенчестве. Я не могла осознать, что всего этого больше не будет.

Меня бесцеремонно толкнули в спину. Колот шел впереди, один из его людей пыхтел сзади. Мы углубились в бесконечную паутину узких коридоров, оснащенных дорожками траволаторов. Миновали развилки, перекрестки, спускались на платформах лифта, казалось к самому ядру планеты. Колот все время сверялся с каким-то датчиком на руке, и я понимала, что это навигатор — без приборов даже он не мог определить дорогу. Я с ужасом осознавала лишь одно: войдя сюда однажды, я теряла любую возможность выйти самостоятельно. Кольеры — город в городе, государство в государстве. Исполинский термитник, укрывающий сотни, тысячи, а может и миллионы людей. Многим из которых позволено лишь войти. Единожды. Чтобы не выйти никогда.

Очередная платформа лифта остановилась с ощутимым толчком. Колот подождал, когда растает заслонка жидкого стекла, сверился с навигатором и шагнул на серые каменные плиты. Меня снова толкнули в спину, и звук моих маленьких подбитых каблучков раздавался нестерпимой дробью, будто обстреливал, рикошетя от стен широкого приземистого коридора, прорезанного множеством арок.

Колот остановился, обернулся. Посмотрел на мои ноги:

— Сними.

Я с недоумением уставилась на имперца:

— Здесь холодно. Ноги замерзнут.

Кажется, он не слышал:

— Я приказал снять. Живо!

Я молчала, но не шевелилась.

— Если не подчинишься — снимешь еще и платье.

Я все равно медлила, будто меня заморозили. Даже вдох застрял в горле. Колот коротко кивнул, и я почувствовала на плечах чужие руки, показавшиеся раскаленными. Я ухватилась за ворот: