– Это был сон, всего лишь дурацкий сон! И там был маг, а не ты.

– Ошибаешься, маленькая. – Его лицо тронула кривая усмешка, а синяк на скуле и вовсе сделал её похожей на оскал.

Хильди отступила на шаг, потом ещё на один и ещё. Щёки жгло румянцем, злость внутри клокотала и стыд…

– Боги, как же стыдно, – прошептала она, прижав ладонь к губам.

Это жгучее чувство расползалось горящими колючками по всему телу, безжалостно отравляя нежные, тёплые чувства к Дэкстеру.

– Как же ты мог?! Как?! Ты же мой брат…

– А что, если нет?

Ладонь горела, неустанно напоминая о случившемся. Хильди бежала, натыкалась на прохожих, иногда падала, увязнув в снежном месиве. Жгучие слёзы застилали глаза, превращали встречных людей в расплывчатые силуэты. Ей хотелось убежать так далеко, как только сможет, и одновременно осесть посреди дороги, застыть, замереть… забыть. Но слова Дэкстера вновь и вновь прокручивались в голове:

– Я сказал им, что ты моя сестра. Ты – Янсен, Брунхильд Янсен. Я им это сказал. Законникам, что четырнадцать лет назад пришли за мной – наследником опального семейства, от которого все отвернулись. А отец…

«Гордон Янсен».

– Отец всегда хорошо относился к слугам. Зажравшиеся сканды тут же приписали отцу несуществующий роман с моей няней, а как результат страсти – девчонку-бастарда. Тебя. И плевать всем было на то, что няня Далия въехала в наш особняк уже с малолетним ребёнком. Никто этого не вспомнил. Никто не стал лезть не в своё дело.

«Не в своё дело…»

– Я сказал, соседи подтвердили, законники поверили. А Далия… да кто будет слушать прислугу? Ты пойми, маленькая, я тоже был ребёнком. Напуганным, растерянным. Я сказал, что ты моя сестра, и нас забрали. Вместе. В тот день я пообещал тебе всегда быть рядом, и я здесь. Я пообещал заботиться о тебе, и я забочусь. Мы – семья.

Это слово разрывало Хильди, корёжило, било.

«Семья, семья, семья».

Он отнял её. Отнял маму. Спутал детские образы, раз за разом обманывая, заменил воспоминания своими. И Далия постепенно превратилась из её мамы в их общую няню.

Там, у парадного входа на фабрику Хильди залепила Дэкстеру хлёсткую, злую пощёчину и убежала, скрылась в здании, а он не стал догонять. Лишь крикнул в спину:

– Дома поговорим!

Нет, дома говорить с ним она не станет. Не сегодня. Через запасной выход фабрики Хильди выскочила на соседнюю улицу и помчалась в особняк сканды Близзард. Она планировала успеть вернуться раньше него, собрать свои скудные пожитки и сесть в пассажирские сани первого же почтового каравана. Уехать в Грантрок – туда, где за поворотом осталась растрёпанная няня… Мама.

«Уехать?»

Но за поездку нужно было платить. Хильди перебирала в уме соседей и знакомых, у кого можно было бы взять пеннингаров в долг. Но все варианты были заведомо проигрышными.

Остаться и остыть. Обсудить всё с Дэкстером – разумно, по-взрослому. Снова и снова Хильди пыталась оправдать его, восстанавливала в памяти его заботу, поступки… любовь? Неправильную, исковерканную любовь, основа которой – ложь, длиною в жизнь.

Дрожащими руками она надела лезвия на ботинки и понеслась по застывшей глади озера. Ветер трепал пшеничную косу, забирался под распахнувшийся плащ, но не мог избавить от жалящей боли.

Ложь длиною в жизнь.

Одна только эта мысль порождала в душе яростный огонь, обращая в пепел чувства, пожирая те счастливые моменты, что бережно хранились в памяти. Хоть и были они настоящими, но стояли на гнилом фундаменте. И сейчас дом семейства Янсен трещал под тяжестью правды.

Хильди с головой ушла в свои беды, не заметила, как по льду поползла сетка трещин, с хрустом раскалывая нагретую солнцем поверхность и подбираясь всё ближе, пока наконец пучина озера Мутт не раскрыла смертельные объятия, ледяными иглами впиваясь в хрупкое тело.