– Сильнее выбирай, вареная ты кошка, беззубый червяк, шпирон12 тебе под хвост! – сквозь порывы ветра донеслась до Ивара беззлобная ругань шкипера.
Матрос и впрямь был на удивление тщедушен и неказист: маленького роста, с донельзя узкими плечами, перекошенным ртом и огромными глазами навыкате.
«И как только такого взяли в плавание, он же едва на ногах держится?» Словно перехватив немой вопрос Ивара, шкипер Барбавера обронил как бы в сторону:
– Если б не его покойный отец…. Он сильно мне помог в свое время. Вдова умоляла взять младшего сына хотя бы матросом. Я честно сказал ей, что в море он долго не протянет. Но что поделаешь… Они почти все такие, тридцатилетние. Голодное поколение…
– «Голодное поколение»? – переспросил Ивар.
– Ну да, – кивнул головой Барбавера. – Ты разве не помнишь Великий голод? Ах да, ты ж наверняка еще не родился тогда. – Генуэзец, нестарый еще темноволосый мужчина с лохматой седеющей бородой, ровными крепкими зубами и свернутым набок массивным носом, разговаривал неспешно, словно выплевывая докучливые слова, застрявшие у него в зубах.
– Голод тот был послан Небесами как бич для исправления, – послышался из-за спины Ивара негромкий бархатный голос, – равно как во дни Илии заключено было небо на три года и шесть месяцев, и сделался большой голод по всей земле.
Адам Лебель, стареющий священник с правильными чертами слегка вытянутого лица и мягкими манерами кафедрального каноника, обладал удивительным умением появляться словно из ниоткуда. Как и Ивар, он направлялся из Саутгемптона в Гиень, по одному ему ведомым надобностям. Одет каноник был не в привычную черную сутану, но в дорогое светское платье, выдававшее в нем человека небедного и не чуждающегося мирских соблазнов.
– Те семь голодных лет были семью колосьями пустыми, опаленными восточным ветром, о которых Иосиф толковал фараону… – продолжил свою речь каноник Адам.
– О святой отец, есть ли хоть что-то в подлунном мире, чему вы не нашли бы подкрепления на страницах Писания? – ехидно улыбаясь, вмешался в разговор еще один попутчик Ивара, молодой человек по имени Граций де Севиль.
Они познакомились еще в Саутгемптоне, в порту. Там же словоохотливый юноша поведал Ивару свою историю. Будучи младшим отпрыском и без того небогатого андалузского идальго, Граций, с детства отличавшийся искусностью в плетении словес и небылиц, отправился пытать счастья при кастильском дворе Альфонсо Справедливого. Весьма скоро он снискал доверие и благорасположение наследника короны, юного принца Педро. Однако происки придворных недоброжелателей, почтенные супруги которых слишком уж пылко восторгались терцинами13 и прочими достоинствами молодого менестреля, сделали пребывание Грация в Бургосе до крайности неудобным и даже опасным. Поэтому король Альфонсо, несмотря на бурные протесты сына, предпочел отправить менестреля от греха подальше, в далекую Англию. Там, при дворе Эдуарда III, Граций и обретался последние пару лет, наставляя английскую принцессу Иоанну, сосватанную за Педро, в премудростях кастильского наречия, попутно живописуя ей многочисленные достоинства ее высокородного суженого.
Одетый в небесно-голубую котту14, расшитую серебристыми бубенчиками, и остроносые шоссы15 в желто-зеленую полоску, кастильский менестрель напоминал Ивару диковинную птицу пситтакус, что довелось ему видеть однажды у фламандского торговца Жана де Ланга.