Горыныч нарезал бутербродов, достал маринованных огурчиков, полпирога с курицей и несколько подсохших кусочков сыра. Чай же он заварил ароматный, с чабрецом. Мне после сладких и еле тёплых детдомовских помоев любой запашистый чай казался верхом вкусовой пирамиды.

– Как добрались? – составив еду на доску, которая лежала поверх коробки из-под телевизора, Горыныч придвинул импровизированный стол к нам.

– Нормально, – Вовка взял чашку и отпил. – Давай сначала с делами разберёмся, а потом душевные беседы.

– Обожаю Ермоленко! – Горыныч хлопнул в ладоши. – Хватка что надо! Не зря его все Спецназом зовут: своего не упустит.

Вовка никак не отреагировал на комплимент. Горыныч кряхтя встал и скрылся в соседней комнате.

– Ешь давай, ужинать будем чёрт знает когда, – брат пихнул меня локтем.

– А ты? – я несмело взял пирог.

– Я поохотился, могу не только не спать, но и не есть.

– Хорошо поохотился? – Горыныч нарисовался в комнате с серым конвертом в руках.

– Так себе, – поморщился брат. – Лярва. Хоть и жирная, но…

– Такому богатырю, как ты, надо валькирий и демонов жрать, а ты себя диетами моришь.

– А что Кот? Ничего не слышно от него? – сменил тему Вовка.

– Что от него должно быть слышно? – удивился Горыныч.

– Он там что-то про радиацию говорил. Не проявлялся больше?

– После ранения я о нём вообще ничего не слышал. И про Бешу тоже.

Вовка понимающе кивнул и задержал взгляд на конверте.

– Да, конечно, – спохватился Горыныч и передал конверт ему. – Вот, как просил.

Вовка вынул оттуда паспорт и, раскрыв, прочитал вслух:

– Борчиков Евгений Сергеевич. Нормально.

Далее он вынул загранпаспорт и водительские права. Все были на имя Евгения Борчикова и имели мою фотографию. Где Вовка умудрился её достать – одному богу известно.

– Дурацкая фамилия, – вздохнул я.

– Зато искать не будут. Проверил всех двойников – в базах не значатся, – с гордостью заявил Горыныч.

– Вот и славно! – Вовка передал конверт мне, чтобы я изучил свои новые документы, а сам достал из заднего кармана джинсов узкий почтовый конверт, свернутый пополам, и протянул мужчине: – Пересчитай.

Горыныч вынул стопку пятитысячных купюр и молниеносно пробежался по ним пальцами.

– Тридцать два косаря! Это больше, чем надо, – подытожил он.

– На горючее тебе, – отмахнулся Вовка. – Ты меня очень выручил.

Горыныч хитро прищурился и унёс деньги в комнату, откуда приносил документы. Вернулся он с толстой и потёртой книгой. Я, грешным делом, решил, что это какая-нибудь Большая медицинская энциклопедия.

– Это тебе, Женя, – он протянул книгу мне с таким видом, словно это был торт, а я – именинник.

– Спасибо, – я принял подарок.

Он был довольно тяжёлый. На кожаной обложке золотым тиснением был выдавлен какой-то символ, который потемнел от времени и грязи.

– Что это такое?

– Кулинарная книга. Ты ведь мастер по этой части, – Горыныч сделал жест рукой, как будто что-то помешивая.

Я бросил вопросительный взгляд на Вовку, но тот с невозмутимым видом потягивал чай.

– Ты не сказал ему? – то ли удивился, то ли расстроился Горыныч.

– Что я должен ему сказать? Я сам ничего не знаю, – пожал плечами брат.

– Знаешь!

– Я не уверен.

– Это ясно как день!

– Пусть Шу скажет, – отрезал Вовка.

– Когда ты будешь жить своим умом?! – всплеснул руками Горыныч. – Ничего сделать не можешь без чьего-то одобрения. То Шу ему, видите ли, скажет, то Кот про радиацию сообщит! Ты сам себе хозяин, а не Шу и не Кот!

– Я не мастер в таких делах, ты знаешь, – Вовка помрачнел. – Я ещё многого не знаю, а Шу и Кот – знают. И поэтому я хочу быть уверенным, что не ошибаюсь. В нашем деле ошибаться нельзя.