Зверь приподнял голову и прислушался, поведя ушами. Гул, взрывы, детский плач, стенание Земли – все это отлично улавливал его слух, но он искал другие звуки – звуки шаманского бубна – и не слышал их. Он пошевелился, разминая спину и лапы, и вдруг ощутил жуткий голод. Обида на неблагодарность людей породила ярость, а ярость усилила чувство голода, и, не обнаружив никакого подношения, он взмыл вверх, сквозь плотные слои воды, к поверхности замерзшего озера, разбил толстый лед, взмыл в запудренное снегом небо и обрушился на лед всем телом, ломая его и снова погружаясь в воду.
Осознав, что его внезапное и фееричное появление не возымело должного эффекта и, более того, осталось незамеченным, он сам вышел на берег, дабы получить то, что причиталось ему. Во время своего прошлого визита он напомнил людишкам об их долге перед ним сильнейшим землетрясением, в результате которого несколько деревень навсегда скрылись под толщей воды. Тогда он насытился вдоволь полученной жертвой, но вернувшись теперь, спустя какие-то четыре десятилетия, в очередной раз убедился, что у людей слишком короткая память. Подтверждение их никчемности и беззащитности перед лицом стихии ничему не научило их, а значит, стоило преподнести им новый урок и воскресить в их умах память предков.
Уже смеркалось. Буран сделал этот день еще короче, скрыв за снежными порывами тусклый солнечный свет. В небольшом трактире обедали постояльцы заезжего дома. Здесь было мало местных, все больше приезжие, по воле судьбы, долга или корысти попавшие на новые для европейцев земли, суровые и малоизученные. Они тихо переговаривались. В помещении было непривычно тихо и приятно тепло.
Заведение это принадлежало семейной паре. Глава семейства был выходцем из Центральной России. Приехав на остров еще в молодости, он обосновался здесь, очарованный теплом черных, как ночь, глаз его будущей супруги, ее мелодичным говором да покладистым нравом, а еще каким-то романтическим настроением, наполнившим его душу в ожидании встречи с неизведанным.
Обсуждали непогоду и неожиданную атаку японского флота на русскую эскадру в Порт-Артуре. Здесь, вдалеке от сражений и значительно севернее переправы, все еще сохранялись некоторые умиротворенность и спокойствие.
Внезапный грохот разбил тишину: треснул лед на озере, и этот звук в одно мгновение привлек внимание присутствующих. Посетители разом вздрогнули и напряженно переглянулись: не началось ли поблизости сражение?
– Что это? – задал резонный вопрос кто-то из постояльцев.
– Скрежет ломающегося льда, – последовал угрюмый ответ из-за соседнего столика. Мужчины обменялись продолжительными взглядами, прислушиваясь к звукам, доносившимся с озера.
Это действительно был оглушающий скрежет льда, как будто ломавшегося под натиском огромного тяжелого металлического каркаса ледокола.
Хозяин тоже напряженно прислушался.
– Да-с, это лед трещит, – произнес он. – Неужто теперь совсем рядом?
– Далеко отсюда до Танхоя, – ответил мужчина средних лет, прислушиваясь к скрежету льда. – Вряд ли это связано с переправой.
– А коли японцы?
– Как бы могли так быстро, да в такой буран? Да и далече все же…
***
Он выбрался на берег и стряхнул с себя воду – так, как это делают животные. Он ненавидел находиться в маленьком хилом человеческом теле, но только так ему было дозволено передвигаться по суше. Он закрыл глаза и стиснул зубы от боли: оказаться так быстро в теле, в несколько раз меньшем, чем его истинное – ощущение не из приятных. Идти на двух ногах тоже было непривычно и не очень удобно, но, поскольку это была единственная возможность выйти на сушу, он смирился. Только так он мог покинуть озеро.