Поскольку в утреннем еще полупустом зале мы порой допускали некоторую вольную тесноту общения, поскольку я отвлекался то на раздумья об оставленных рукописях брата, то на тревоги о нерадужном грядущем, поскольку освобожденная от занятий моя любовь хихихала и хохотала, нелинейное сплетение событий фильма я улавливал с трудом. К тому же это был действительно некий высоко-пародийный и высокобюджетный артхаус, деконструкция жанра комикскового боевика. Часовщик был супергерой – сумрачный и с виду неповоротливый тяжеловесный мужчина в детективном плаще, с искусственным сердцем, с огромными металлически нашлепками с часами на руках и ногах, в стиле ретрофутуризма. Нашлепками этими Часовщик в частом рапиде дробил часами головы, руки и ноги магам и их ручным монстрам, лихо скакал гигантским телом по темному зеленеющему экрану. Играл Часовщика пожилой голливудский атлет, некогда звезда подростковых боевичков, Часовщика в молодости, щеголя с элегентными часиками на цепочке (всего пара сцен) – голливудский стриженый красавчик: своего рода разворот стрелок, обращение времени вспять относительно нашей неотвратимой реальности. Если соположить запомнившееся мне из этой вакханалии боевых и патетически-речевых эпизодов, получался следующий нарратив: молодой Часовщик работал кем-то вроде вышеупомянутого суперагента на организацию технократов, борющуюся против волшебников во времена этак начала века двадцатого; на последнем трансконтинентальном экспрессе в гипотетическом четырнадцатом году отправился он на особо важное задание и повстречал в поезде прекрасную шпионку противоположной стороны; судьба их свела и разделила, не дав узнать краткого мига обладания, войну же выиграли маги. Маги были, кстати, люди довольно симпатичные, сплошь из благообразных полноватых стариков, самоотверженных юношей и доброжелательных, пусть и не слишком привлекательных девиц. Именно этим безобидным созданиям в одной из сцен раскраивал черепа и ломал конечности разъяренный Часовщик. Часовщик этот тайно провел в заброшенной лаборатории сверхсекретный эксперимент, превратился из проворного смазливого покорителя сердец в кибернетическое почти бессмертное чудище. Он отыскал свою любовь, убил ее мужа и возвестил беременной женщине, что дождется, пока родится у потомков девушка, в точности ей подобная, и заберет ее себе.

Пожалуй, последовательность сцен, отвечающих за умыкание, наиболее запоминалась в потоке клиповой режиссуры. Среди пустынных зимних антиутопических дворов бредет процессия: дочь некогда возлюбленной шпионки, неряшливая кудрявая тетка с волшебным посохом, ее муженек с очень представительной и солидной бородой. За ними, по глубоким сугробам, танцуя, бросаясь снежками, прощаясь с жизнью – юная внучка без волшебных способностей – ее должны над котлом с зельем изнасиловать и оплодотворить несколько шагающих в сторонке молодых хулиганов с баскетбольным мячом. Потом ценой жизни беременной роды ускорят, в результате родится ребенок, совершенно точно магически одаренный. Часовщик издалека провожает процессию. Крупным планом – лицо и воздетые руки жертвы, когда она беспечно раскидывает снежную пыль. И вот грузно, нерасторопно Часовщик всходит по лестнице, попадает в что-то вроде советской коммунальной квартиры, одним ударом руки убивает бородатого папашу, на кухне топит в вареве истеричную мать, затем в чем-то вроде тесной раздевалки расправляется с галдящими насильниками, что уже примеряли ритуальные черные балахоны. Наконец, через долгие сложнейшие пролеты и коридоры Часовщик всходит в спальню, где сидит, болтая ногами в шерстяных теплых носках, бедная жертва. «Пойдем со мной. Смерти не будет», – уводит ее за руку Часовщик, спасает от неизбежной участи, отправляется в те края, куда волшебникам путь заказан. Этот эпизод я смотрел с большим вниманием.