И, пока Гурко пребывал в недоумении, Иван Васильевич не стал его томить догадками.

– Вот тебе грамота с нашей подписью и печатью. Мы назначаем тебя нашим особым великокняжеским представителем на порубежной земле.

Иван Васильевич дал знак Патрикееву, и тот протянул Андрею свиток, скреплённый великокняжеской печатью. Гурко принял его, как и подобает, с поклоном.

– Поручаем тебе следующее, – продолжал Великий князь. – Объедешь с этой грамотой все верховские княжества и поспрашиваешь тамошних князей об их житье-бытье. И ежели, кто Польским королем Казимиром недоволен, и к нам на московскую службу перейти желает, так пусть грамоты на наше имя тебе передают. Ты их потом нам привезёшь.

– Да, Великий князь.

Иван Васильевич поднял вверх палец:

– Так же дошли до меня вести, что некоторые из верховских княжат нынче на обе стороны служат! Таких тебе следует твёрдо расспросить, с кем они быть желают? И взять с них в том должные крестоцеловальные грамоты. И предупредить: ежели, будучи на нашей стороне, вновь к Литве переметнутся, наказывать буду беспощадно!! Вплоть до лишения жизни и передачи их земель с имуществом в нашу великокняжескую казну!

– Слушаюсь.

– И ещё! Дворянину нашему, твоему соседу, Богдану Калине предписываю отдельной грамотой во всем тебе помогать и быть с тобою заодно! Вот, держи! Доставишь её Калине сам.

Гурко вновь поклонился и принял из рук Патрикеева вторую грамоту.

– Денег тебе на это дело не дам, – строго сообщил Иван Васильевич. – Ибо знаю, дань в казну возишь исправно. Стало быть, не убогий, сам справишься. Да! И постарайтесь там с Калиной обойтись без кровопролития. Чтоб король Казимир не обвинил бы нас в том, что мы затеваем порубежную войну! Всё понял?

– Да, Великий князь.

– Тогда ступай.

Вот такой вышел разговор. И, пока наш герой предавался воспоминаниям о дне минувшем, окончательно стемнело. Андрей пересёк мост через реку Шаня, и стал подыскивать подходящее место для ночлега. На дорогах в ту пору было небезопасно. Лихие тати разбойничали всюду, не разбирая – литовец ты или московит. А тут в верховьях Оки орудовала всем известная банда Гришки Кистеня. Слава о ней разнеслась далеко за пределы северного поочья. Встречаться с ними Андрею не хотелось, поэтому, узрев впереди небольшую рощу, он свернул туда. Выбрал посреди деревьев место, где удобнее расположиться. Убедился, что его не видно с дороги, а он сам сквозь негустой кустарник имеет хороший обзор.

Привязал к дереву коня. Достал из мешка хлебный каравай, бережно завёрнутый в рушник. Отрезал широкий ломоть, перекусил, запил водой из кожаной фляжки. Крошки скормил коню. Прежде, чем лечь отдыхать, ещё раз внимательно огляделся. Прислушался – вроде всё спокойно. Удачно нашлась ложбинка, устланная мхом, куда Гурко и прилёг, точно на мягкую лежанку.

Утомившись за трудный день, он быстро провалился в сон. Но спал чутко. Поэтому, тут же пробудился, заслышав посреди ночи, странный шум.

По ржанию коней и лязганью металла, доносящихся со стороны дороги, Андрей понял, что кому-то из ночных путников не повезло.

В лунном свете он отчётливо различил пять фигур, затеявших не просто потасовку – настоящую схватку! При этом четверо дюжих ребят атаковали одного, щуплого на вид паренька. Однако тот лихо оборонялся саблей, успевая отражать нападения всех четверых; отскакивал назад, кружил, обманными движениями заставлял противника совершать неверные выпады. Сам же с ловкостью белки метался между обидчиками. И одного из них уже ранил в руку.

Гурко, которому не раз доводилось в бою демонстрировать военное искусство, и выстоять одному против четверых не составляло труда, оценил по достоинству мужество неизвестного юноши. Тем не менее, здраво осознал, что шансы одинокого умелого фехтовальщика против четырёх вооружённых мечами и ножами громил ничтожно малы.