– … А и сволочь ты, Саня!

– Знаю. Но все-таки, в данном случае, – почему? Что случилось?

– А то! Гляжу на тебя, и удивляюсь: такой молодой, а такая сволочь! Прям ненавижу тебя. «Победители, победители…", – передразнил он гнусным голосом, – всем, значит, по справедливости, кто сколько заработает, в том числе и фрицы… А нашим что?!! В деревнях? Тем самым, что и правда победили? Опять даром работать, сколько скажут? Опять вся жизнь мимо? Опять кому угодно, только не им? Только с них? Сволочь! Вот хочешь, – так донеси. Сам все время хочу бросить все, да уйти. Сил больше нет на вас, кровососов, глядеть. Вот только все трушу чего-то, и уж сам не знаю, чего.

– Сволочь. – Согласно кивнул Саня, потому что собеседник, хоть и тянуло от него умеренным выхлопом свежака, выходил в немалой степени прав, и от этого было особенно горько. – А ты дурак. Кто делает – не говорит, кто говорит – не делает. Ну нельзя об этом говорить! Заикаться нельзя после того, что военные вытворили! У них…

– У вас.

– У нас, – согласно кивнул Берович, – сейчас один главный страх. Что мужики винтовки не сложат, услыхав, что никто колхозы отменять не собирается. Пока суд да дело, а НКВД в ауте. Вот кто их сейчас может напугать? Чтоб профессионально? Вся страна кверху жопой полетит, гражданская и фрицы цветочками покажутся. Ты думал, – мы о чем-то там другом, а мы ведь, на самом деле, именно об этом сейчас говорили. Ни о чем другом не говорим. Только мнения разные. Одни говорят «зажать», а вот я говорю «занять». Только ты не слышишь.

– Умный, да? Занять, – это как?! Чтоб еще больше работали и уж вовсе света божьего не видели бы?

Такое он видел уже не первый раз. Нормальный вроде бы, свой, неглупый, в меру циничный мужик вдруг закусывал удила и лез, как смертник на амбразуру, как медведь на рогатину, как взбесившаяся псина – на двустволку с картечью. И не убедишь, и не сыщешь слов, и не остановишь. В этот момент особенно отчетливо понимаешь, что вот этот – по-настоящему из деревни, не сам, так папаня его землю пахал. Наступает момент, совершенно непредсказуемо, по ничтожному вроде бы поводу, когда все, что после этого, слетает, как шелуха, и наружу лезет корявое крестьянское нутро. Совершенно неистребимая тяга к некой справедливости и равенству, которого никогда не было, нет, и не будет. Как там, биш, умное слово? А: «эгалитаризм»… Гос-споди… Да что произошло-то? И тут до него дошло. В Саниной речи он услыхал, что с людьми собираются обходиться так, как он сам, в глубине души, считал справедливым: сделал – получи, сколько договаривались, подвел – не обессудь. Вот только с иностранцами. Весь ужас состоял в том, что ОНИ, среди которых нечаянно затесался Саня, оказывается, знают, как по справедливости, но только к своим, которые из колхоза, это не относится. Но, среди куда более виноватых начальников именно Саня назвал вещи своими именами и вслух, вот на нем и сконцентрировалась ненависть собеседника. Иррационально, но от этого не легче.

– Чтоб больше делали, и потому часть могли бы оставить себе. Это знаешь, как занимает?

Собеседник медленно, изо всех сил стиснул корявый кулак.

– Ты того… Отойди от меня, слышишь? А то я того…

Вечером он напьется, и будет лить слезы. И неважно, что скажет и сделает потом Берович, чтобы исправить первородный грех своей несчастной страны. Сегодня он на ровном месте нажил себе врага, который будет ненавидеть его всю жизнь тяжкой, нерассуждающей мужицкой ненавистью.

В конце тринадцатого века от рождества Христова монголы, явившиеся из своих степей в Европу, напугали европейцев мало, что не до поноса. И даже не тем, что они сметали любые посланные против них войска, а остановить их казалось немыслимым. Истинные выходцы из другого мира, они покусились на святое и незыблемое, чуть не обрушив тогдашние представления европейцев о жизни и ее реалиях: они не предавали своих и не продавались за деньги. Истинные чудовища. Прошло почти семьсот лет, прежде чем старушка Европа снова столкнулась с подобным потрясением основ и покушением на самое святое. И снова, как и семьсот лет тому назад, тому виной были пришедшие с Востока полчища варваров. Субботним вечером в Женеве и столицах кантонов был высажен десант, насчитывавший сорок тысяч человек в общей сложности. Никого не обижая специально, они решительно, стараясь только не проливать лишней крови, подавляли любые попытки сопротивления и в считанные часы взяли под охрану все основные банки Швейцарии. В ультиматуме, предъявленном от лица Верховного совета и Совнаркома, а также сейма и правительства республики Польша, Швейцарская Конфедерация и отдельные кантоны обвинялись в пособничестве нацистам, в связи с чем их нейтралитет признавался только частично. Требование было самое простое: выдать деньги, лежащие на счетах: «НСДАП и иных преступных организаций III Рейха, Венгрии, Румынии, Хорватии, а также министерств и ведомств царской России, членов императорской фамилии, белогвардейских организаций за рубежом и отдельных крупных деятелей белой эмиграции». Поднявшийся в прессе бывших союзников истошный вой немедленно смолк, когда для проведения аналогичного «санационного комплексного аудита банков с последующим перераспределением вкладов» пригласили и их представителей тоже. Да нет! Грех подумать! Это было нашим намерением с самого начала! Вы просто не так нас поняли.