Разумеется, это произошло не сразу. До этого ему пришлось убедиться, что он буквально ничего не смыслит в экономике. То есть настолько, что до сих пор вроде бы и не знал о существовании у нее каких-то законов. Нет, ему, понятно преподавали все то, что сказал на эту тему товарищ Маркс, но книжное знание тем и отличается, что до поры кажется не имеющим отношения к реальной жизни. Слишком многие, столкнувшись в жизненной ситуации с книжным случаем, испытывают самое искреннее удивление. Специальная литература вкупе с академическими знаниями, по большей части, идет впрок только тем, кто прочувствовал. Зато когда это произойдет, люди учатся, как правило, быстро. Умные люди. Можно даже считать, что это самая правильная последовательность, когда тех, кто по-настоящему умеет, просто нет. Да и то сказать, в случаях непростых чужие рецепты идут впрок только тому, кто сам пару раз пробовал изобретать велосипеды. А случай с советским Дальним Востоком, относился, мягко говоря, к непростым.

Он очень скоро заподозрил, что в глубине души это осознавали если не все, то многие. Вот только тема являлась настолько неприличной, даже запретной, что ее не то, что не обсуждали, а даже от себя самих гнали эти опасные мысли. Понятно, что хозяйственные соображения не могли считаться решающими: тут жили миллионы советских людей, для которых именно этот далекий край являлся той самой Родиной. Вот только легче от этого не стало. Убедившись в реальном существовании такой штуки, как хозяйство, он с безнадежной ясностью увидел перспективу нескольких десятилетий. Все – в последнюю очередь, потому что каждый раз, неизменно, находятся дела и территории поважнее. Чем дальше, тем сильнее будет отставание края от остальной страны, тем ниже будет жизненный уровень, и люди под разными предлогами и по разным причинам начнут уезжать туда, где больше жизненных благ и возможности реализовать себя, чем меньше будет рабочих рук, тем меньше станет отдача территории и круг замкнется. Так в один прекрасный день может оказаться, что единственными обитателями громадных территорий являются исключительно казенные люди вроде военных и пограничников. Разумеется, социалистическое государство способно противодействовать тенденции плановыми, административными методами, это у капиталистов все нерентабельное перестает существовать моментально, но со временем реально существующий фактор все равно проявится так или иначе, либо же полюбившийся ему край так и останется иждивенцем, ярмом на шее и без того не слишком-то зажиточной страны. И то, и другое, разумеется, было совершенно неприемлемо.

Впору было прийти в отчаяние, но неожиданной опорой для него оставалось воспоминание о страшной осени сорок первого, когда Дальний Восток вдруг очень пригодился. Когда все висело на волоске, застыв в неустойчивом равновесии, эти далекие края бросили на чашу весов свою долю. Самый важный ресурс, около полумиллиона вполне кондиционных молодых мужчин. На подступах к Москве, на ее улицах появились эти добротно одетые, спокойные, улыбчивые ребята, как правило, – среднего роста, плотные крепыши, – и все изменилось. Город успокоился, паника как-то очень быстро улеглась, а души начало покидать отчаяние. Солдаты на позициях стали драться спокойнее и злее, без былой обреченности, и это немедленно укрепило фронт, а командиры получили, наконец, возможность оглядеться и не действовать в пожарном порядке. Он помнил слезы на глазах женщин, увидавших, наконец, свежие, уверенные в себе, находящиеся в полном порядке части. Бог его знает, почему именно их появление вызвало такие надежды, только они их действительно оправдали. Как-то очень скоро в безжалостной, неумолимой, неуязвимой вроде бы машине фашистского блицкрига вдруг что-то хряпнуло, заскрежетало, заискрило, задымило смрадным дымом, она застряла в заснеженных полях, а потом попятилась впервые с начала этой войны. Это память чувства той осени, ее не обманешь. А ведь не устояли бы, не будь у страны этих далеких краев. Очень может быть. Похоже на то.