– Когда родится ребенок, старина, непременно возьми ножницы у Брандта и сам перережь пуповину. Получишь при этом массу еще неизведанных тобой ощущений.

Было около десяти часов вечера. Они все сидели за торжественным ужином в убранной цветами столовой зале, на втором этаже.

Геринг в недоумении так подался вперед, что кресло под ним хрустнуло:

– То есть как… сам?

– Так, как это сделал я. Старый крестьянский обычай – быть с женой от начала до конца, а не трястись от страха за тремя дверями.

Маргарита, сидевшая рядом, прикусила губу и незаметно дернула его за рукав. Поздно. Присутствующие оживились.

– Ты был с Гретой там… во время?.. – поразился Рудольф.

– Был, был, – подтвердил за Лея Брандт. – И сам принимал своих двойняшек: первой – Анхен, вторым – Генриха.

– И что? И как? – с живейшим интересом повернулся к Лею Гитлер, но наткнулся на взгляд Маргариты. – Приношу извинения, фрау! Но это так необычно для нас!

Реакция остальных была различна: Геринг досадливо нахмурился; Геббельс смотрел на Лея откровенно-насмешливо; Риббентроп – с холодным недоумением; скромный Тодт уставился в тарелку, как и Борман, который, впрочем, и сам как-то во время родов навестил Герду, когда та уж очень орала.

Деликатный Хаусхофер, обратившись к Гитлеру, перевел разговор на возрождение некоторых старых народных традиций и вскоре увел дискуссию так далеко, что к прежней теме больше не возвращались.

После предыдущей бессонной ночи, огромный дом быстро погрузился в глухой покой. Но так только казалось. Сел за стол неутомимый Борман. Долго ворочался в постели фон Риббентроп, заново переживая раздраженный тон фюрера, всегда тяжело действующий на него. Не смог заснуть и Рудольф Гесс. Чувство огромного счастливого облегчения толкало его к каким-нибудь действиям; он уже несколько раз заходил взглянуть на сына и жену, вышел погулять с Бертой, потом поднялся на третий этаж в библиотеку и неожиданно обнаружил там Роберта Лея, который полулежал в кресле, уставившись в потолок. Рудольф, по привычке, быстро оглядел все вокруг, но бутылки нигде не обнаружил.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он.

– Ночь пережидаю, – отвечал тот.

Рудольф пожал плечами, прошелся взад-вперед, посмотрел на Лея. Роберт поморщился:

– Грета уснула. Не хочу ей мешать.

– У тебя бессонница?

– Наоборот.

Гесс снова в недоумении передернул плечами.

– Как ты думаешь, что меня завтра ждет – Аустерлиц или Ватерлоо? – пробормотал Лей.

Рудольф еще походил, размышляя. Потом сел в кресло напротив.

– Я думаю, приглашение сюда Тодта о многом говорит. Адольф его очень высоко ценит и будет внимательно слушать. Если завтра ты спокойно, с цифрами, докажешь, что финансовых резервов у тебя нет…

– Нет! Как же! У меня одних только членских взносов в казне на полтора миллиарда марок! И Геринг это знает. А теперь еще, если Шахт уйдет… – он снова тяжело задумался.

Гесс тоже молчал. Ему сейчас очень не хотелось повергать Лея в еще большее уныние. Роберт пока не знал, что Гитлер уже подписал приказ о замене Шахта Вальтером Функом на посту имперского министра экономики, с 26 ноября. Не знал Лей и того, что готовится «дело» о смещении командующего сухопутными войсками Вернера фон Фрича по обвинению в гомосексуализме, ведется тайный подкоп под главнокомандующего вермахтом фон Бломберга… Оба они – Фрич и Бломберг (а также фон Нейрат, которого предстояло сменить Риббентропу) – на недавнем совещании 5 ноября, на котором Гитлер объявил об аншлюсе Австрии, хором заявили, что Германия к войне не готова, а идеи фюрера «утопия». Этого оказалось достаточно, чтобы Гитлер поставил на всех троих крест. Самоуверенный Геринг уже собирался праздновать победу. Но… Гитлер не был бы Гитлером, если бы позволил кому-либо давить на себя. Чем активней наседали на него сторонники «войны через два года», тем демонстративней он прислушивался к Лею, твердившему, что стране нужно дать двадцать лет «спокойно поработать», к разделявшим это мнение высшим офицерам, к серьезным экономистам, вроде Фридриха Тодта, наконец – к министру экономики Ялмару Шахту… которого, однако, вежливо довел до отставки.