– Это и есть первое ваше заблуждение! – воскликнула Кабарга Лю по прозвищу Ива. – Объект может существовать в мире и без субъекта в силу самого своего существования, потому что само существование уже является наличием объекта в мире. А раз так, то объект вертится в мире, а мир вертится вокруг объекта. И объекту всё равно, что находится не внутри его.

Услышав эти слова, я растерялся и подумал: «А может быть она права». Но, подумав так, тут же ей возразил, сказав:

– Давайте представим, хотя бы на минуту, что окружающий нас мир воспринимается представителями другой сферы инобытия и имеет свою собственную среду обитания, существенно отличающуюся от человеческой. Даже если мы не будем далеко уходить, а представим мир призраков, у которых нет тел, но у них есть чувства и свои восприятия. Да, они бы имели другие органы чувств, более тонкие, и другие устройства тел, более рассеянные. Вероятно, эти существа представляли бы наш мир не таким образом, как представляем его мы, потому что границы их восприятия расширились бы, и они видели бы уже изнанку нашего мира, а именно то, что мы называем потусторонним миром. Поэтому они, потеряв возможность пользоваться какими-то благами нашего физического мира, вычленили бы из этого мира другие особенности и стороны, а именно, те, которые доступны их ощущениям. А если учесть, что их горизонт обозрения стал бы шире, то они бы и ко времени относились бы иначе, имея возможность обозревать прошлое, настоящее и будущее одновременно. Ведь так? Более того, в силу своей необходимости, многие стороны мира, скрытые от нас, были бы им доступны, так как они находились бы в иных физических условиях, в которых что-то было бы ими воспринимаемо, а что-то – нет. Именно это воспринимаемое и действовало бы на их условия существования и цели их познания. Даже в нашей среде у подводных обитателей и земных существ разные миры и разные восприятия этих миров. Не так ли? Поэтому если какое-то представление и является существенным для нас и нашей науки и играет важную роль в нашем сознании и эксперименте, то мы его проецируем на наш мир и образуем из него категорию, которая, при других обстоятельствах, не может иметь никакого отношения ни к бытию, ни к существованию. Ведь попадая в какой-либо мир, мы вначале обретаем существование, и только после этого начинаем задумываться о нашем бытие, как бытие «в целом» в этом огромном мире, сами ставая частичкой этого мира. Ведь так? Лишь после того, как мы становимся сами собой, мы начинаем задумываться об осмыслении этого мира и об его завоевании. Не так ли? Ведь когда мы мертвы, мы находимся за границами этого мира. Мы находимся в небытии. Но где это небытие? А летаргический сон – это бытие или небытие?

Мой вопрос остался без ответа. Мы погрузились в молчание, которое можно было назвать ещё задумчивостью. Хотя само слово «задумчивость» означает как раз противоположное значение думам, а именно, проникновение в нечто неосознанное, но пограничное со сферой интуиции.

Молчание нарушил Конь Ма по кличке Звезда-птица. Он сказал:

– Но ведь философия как раз тем и отличается от других наук тем, что даёт возможность познать мир, как он существует «сам по себе», безотносительно к способам познания. А в этом поползновение как раз и кроется секрет проникновения в тайны мира, которые поверхностным взглядом невозможно постичь.

– Именно в этом подходе и кроется ошибка, – тут же отреагировал я, – потому что невозможно иметь знание о мире «самом по себе», потому что, являясь частью чего-то, невозможно превратиться во всё. Ведь чтобы получить это знание, необходимо выйти за пределы субъективно-объективного отношения и проникнуть в сущность вещей непосредственно. Люди, одержимые идеалистическими принципами, рассуждают о непосредственной рациональной интуиции, об откровении или мистическом озарении, что не принимается учёным миром, так как люди науки читают такой подход антинаучным. Я не хочу сказать, что в настоящих условиях антология как наука невозможна, но что касается философских проблем пространства и времени, то к ним относят, главным образом, логико-гносеологические вопросы современного физического знания, хотя не всё в этой жизни вписывается в прокрустовоё ложе логики. Я имею в виду преодоление границы между жизнью и смертью. Философии необходимо построить какую-то свою особую теорию пространства и времени, отличную от теории конкретных наук, но сделать это можно только после того, как люди преодолеют границу жизни и смерти. Чем же ограничиваются человеческие познания, с точки зрения учёного? Да всё тем же порогом сознания, через который человеку трудно переступить. Человек не решается признать, что кроме физического пространства и времени существует ещё и философское пространство и время, потому что в мире он всё испытывает при помощи своих опытных методов исследования и считает, что философ не способен ставить эксперименты. Самая большая ошибка человека заключается в том, что он считает, что человеческое познание, как обыденное, так и научное, а также отношение человека к миру и к природе в процессе его познания и практической деятельности, может быть построено только на основе специфики философского знания. А эта основа строится на том, что оно исследует не мир, как он существует «сам по себе», и не научную картину, а на соотношении субъекта и объекта в процессе познания и практики. Человеку, который увлечён лишь своей деятельностью, не хватает простой созерцательности при неком отрешении и обособлении себя от этого мира. Таким образом, получается, что философия – это не наука, в обыденном смысле этого слова, а наука о науке и познании любого уровня и типа. Но при таком отношении к философии, она не может стать объективной, потому что заключённая всегда на субъект восприятия мира в ходе его деятельности она всегда будет узко-субъективной.