– Оторвались вроде, – сказала Ева.

– Что это были за люди? – спросил, наконец, Зорн.

– Я не знаю…

– Ева!

– Я не знаю! Правда. Могу только догадываться.

И она помахала портфелем.

– Что в портфеле?

– Зорн, я не скажу. Это вопрос очень больших денег, которые связаны с очень плохими людьми.

– Мы, знаешь ли, тоже не наряжаем елочку на Рождество.

– Нет, но они – гораздо, гораздо хуже.

– Ну и что теперь?

– Ты куда ехал-то? – ответила Ева вопросом на вопрос.

– В Амстердам, – Зорн мрачно вспомнил, как в целом неплохо начинался день и что оперы не будет.

– Амстердам, – задумчиво повторила Ева. – Значит, нам по пути, у меня там встреча.

Они добрались до центральной площади Амстердама чуть за полночь. Их шаги по пустынной мостовой шарахались в темноте эхом, как выстрелы. В каналах мерцала ноябрьская вода, и Зорн не мог отделаться от мысли, что из какого-нибудь темного окна за ними следит через прицел невидимый стрелок.

– Дальше в переулках, прямо за площадью Дам, был такой затертый сетевой отель, «Тюлип», – прозвучал из сырой темноты чуть впереди него голос Евы.

– Как скажешь – ответил Зорн почти беззвучно.

Они уже какое-то время петляли по узким переулкам вокруг площади. Свет фонарей во тьме, отражения, тени, все было древним как время, ненадежным и предательским, как сама жизнь.

Зорн считал Амстердам своей нежной любовью. Были еще снежная, горестная, лучезарная, последняя, неизбежная, затянувшаяся, усталая и торжествующая. Есть города, которые ты любишь, но они – они не любят тебя. Всякий раз, оказавшись в таком городе, ты терпишь неудачу. Там никогда ничего не получается: не встречаются нужные люди, не находятся адреса, ты плутаешь в одних и тех же трех петлях проклятых улиц и долго не хочешь понять, что выход только один – бежать. И до последнего тебе кажется, что, наверное, просто в этот раз что-то пошло не так. Между тем есть города, которые любят тебя больше, чем ты их. И когда входишь в такой город несчастливым, одиноким, жестокосердым, судьба вдруг, как Вий, кажет на тебя пальцем. И ты приободряешься, выбираешь костюм понаряднее… для внезапно случившейся победы. Пусть. На Амстердам Зорн привык полагаться, как на самого себя.

Дождь разошелся уже вовсю. Зорн краем глаза следил за маршрутом, сосредоточившись на звуках вокруг. Один раз он зашел вслед за Евой в подъезд, но они только прошли дом насквозь, пересекли внутренний двор и, пройдя в арку, попали в следующий внутренний двор, где Ева, свернув к одному из домов, спустилась по ступеням к лакированной красной двери цокольного этажа, над которой светил фонарь с разбитой створкой.

В ответ на звонок раздались треск, шипенье, и немолодой женский голос развязно спросил:

– Вам кого?

– Добрый вечер, нам нужна комната – ответила Ева таким вежливо-лилейным голоском, что Зорн с удивлением глянул, нет ли кого-нибудь поблизости.

Через несколько долгих секунд сработал сигнал электронного замка, и Ева с силой толкнула дверь. Они попали в темный коридор, в конце которого в тусклом электрическом свете виднелся ресепшен. Пахло приторно-сладким парфюмом и еще чем-то затхлым, как в комоде со старыми вещами. За стойкой никого не было, и они долго ждали, пока на их звонок не вышла увесистая дама неопределенного возраста с взывающим к отмщению макияжем, одетая в черный бархатный спортивный костюм со стразами. Она посмотрела на них с сомнением и, не здороваясь, попросила карточку идентификатора личности. Потом несколько раз переспросила имя Зорна, рассматривая его фотографию.

– Очень много смотрю сериалов, – наконец сообщила она. – В старости, боюсь, начну подозревать сама себя. Вот ты, – она ткнула наманикюренным пальцем с кристаллом, приклеенном на ногте, в нагрудный карман Зорна, – не ты играл в сериале – не помню уже, как называется – в седьмом сезоне, маньяк убивает всю свою семью, потому что его раскрыли?