Правда, кое-что было не так: перед трактиром стоял внушительный караул. На выходе скучали два серьёзных мужичка с длинными кавалерийскими топорами. Кроме того, по углам и в некоторых местах у окон болталось несколько вооружённых типов. Такое уже бывало, и не раз, Вальдман изо всех сил пытался вспомнить, что же такого он серьёзного натворил, что за трактиром такой надзор. Ещё он мысленно про себя отмечал и другие признаки грядущих проблем.

Например, негласная пустота перед трактиром, словно бы никто не хотел сейчас тут оказаться. Ещё медики, питание и никаких поздравлений, никакой оплаты. Так что Вальдмана это наводило на мысль о том, что пора как-то взять свою награду и как можно скорее дать дёру. Но профессиональная честь сперва требовала отдать долги.

Вальдман поднялся на второй этаж сильно потеплевшего со временем трактира, прошёл мимо нескольких дверей на помосте, перешёл над залой через крытый переход и вошёл в одну из гостевых комнат. Даэвина он застал стоящим напротив окна, тот опирался на подоконник и сверлил взглядом разбитое окно. Его волосы шевелил ветер, сюда доносилась орочья вонь, но эльф ни на что не реагировал.

Его клинки лежали рядом, на кровати, вместе с дорожной сумкой. На крохотной тумбочке стояла почти нетронутая еда.

– Не стоит тебе сейчас вставать, – спокойно сказал верберд, с порога учуяв под бинтами свежую кровь, – эдак ты и за месяц не поправишься.

Даэвин молчал, его кожа становилась всё бледнее и бледнее, а челюсти сжались, обострив и без того острые скулы. Стрелок слышал, как упирающиеся в подоконник ладони с хрустом сжимаются в кулаки.

– Их нет, Вальдман, – тихо сказал он, – Никого нет. Более сотни, весь отряд, а теперь…

– Ты ничего не мог сделать, – оборвал его стрелок, – Его нельзя было убить. Было нельзя, пока он сам не захотел. Мы этого не знали…

Даэвин резко развернулся и с удивлением воззрился на гостя. Он долго молчал, прежде, чем, наконец, спросил.

– Откуда…ты знаешь? Ты видел, как я его атаковал?

Стрелок указал ладонью на свежие бинты.

– Догадался, – ответил он.

Даэвин вновь развернулся к окну и на этот раз замолк надолго. Было видно, что он еле держался на ногах, и речь шла не только о теле.

– Да, ты прав, – наконец произнёс он, – Я попытался отвлечь его на себя, сковать его действия, но…

Эльф осёкся, в его голосе проскользнула заметная дрожь.

– …я обязан был их спасти, ты понимаешь?

По его голосу было прямо слышно, что внутри него есть только солёная пустота, и больше ничего. Вальдман же был спокоен, такое он видел уже, наверное, тысячу раз, он, конечно, не привык, никогда не привыкнет, но чувства его заметно притупились.

– Не всё получается, как мы хотим, дружище, – сказал он, садясь на кровать – К сожалению, не всё, хотя бы потому что остальные не понимают, чего мы хотим. Или не хотят понять…

Даэвин снова смотрел на стрелка, долго и пристально. Его глаза были полны вопросительной скорби, по белым бинтам медленно расползались алые пятна, пока тусклые.

– Так ещё больнее…– прошептал он.

– Ага, – ответил Вальдман.

Комнату окутала тишина. Эльф молчал, его грызли вопросы, на которые он не мог найти ответа, он только смотрел в чернильные глаза стрелка. Они были странные, эти глаза: по природе своей они казались гораздо хуже, чем пустые бельма Чёрного орка, в них было больше коварства и злобы, но…отчего-то сейчас они были куда ближе, нежели многие другие.

Как будто на дне их, под всем этим мрачным, как нефть, омутом, среди тьмы горел огонь, который ждал именно его, эльфа. Большой, горячий, жестокий, но такой, от которого не хочется отрываться в темноту.