Ладонь Брайтуэлла по-прежнему лежала на лбу Анжелины и, похоже, действовала благотворно. Спящая успокоилась, ее дыхание стало ровнее и глубже.

– А здесь мило, – заметил он. – Удобно. Чистенько. Держу пари, что и персонал добропорядочный. И платят им неплохо, верно?

– Думаю, неплохо.

– Никаких вороватых сиделок, крадущих из тумбочек мелочь или угощение, которое детишки приносят бабушке, – продолжал Брайтуэлл. – Никаких занудных психов, проскальзывающих по ночам в чужие палаты и трогающих пациентов, так или иначе побуждая их что-то вспомнить о старых добрых временах. Хотя трудно сказать наверняка! Мне не понравился вид того амбала Клэнси. Совсем не понравился. Есть в нем нечто порочное. Свой свояка видит издалека. В том, что касается отклонений, я всегда доверяю своей интуиции.

Харлан молчал. Он понял, что его дразнят. Лучше всего молчать, оставаясь равнодушным. Если он разозлится, то может выдать себя.

– Впрочем, невелика беда, верно? Ваша жена все одно ничего не вспомнит. Может, ей даже нравится… Опять же, вероятно, он не слишком злоупотребляет… И за недостаточностью улик оставим в покое старину Клэнси. Внешность, знаете ли, порой бывает чертовски обманчива.

Брайтуэлл усмехнулся и потрогал свой шейный вырост, пробежав пальцами по его морщинкам и трещинкам.

– Итак, возвращаясь к нашим делам, я, собственно, хотел сказать, что такой постоянный уход, должно быть, стоит немалых денег. А заработать такие деньги можно лишь упорным и долгим трудом. О-о-очень упорным трудом. Вы ведь уже на пенсии, мистер Веттерс?

– Да, на пенсии.

– Подозреваю, что вы откладывали понемногу на черный день. Как я и упомянул, вы предусмотрительны и бережливы.

– Верно, и не меняю своих привычек.

– А служили вы в здешнем лесничестве, не так ли?

Харлан счел бессмысленным спрашивать о том, откуда этот тип так много о нем узнал. Достаточно было того, что он уже здесь и, следовательно, навел кое-какие справки. Не стоило этому удивляться, и Харлан не удивился.

– Да, служил.

– Много ли платили лесникам?

– Более чем достаточно. В любом случае мне лично хватало.

– Я подробно изучил ваши счета, мистер Веттерс. Судя по всему, у вас там совсем не густо, прямо скажем.

– Мы никогда не доверяли банкам. Я держал все свои деньги дома.

– Все свои деньги? – Брайтуэлл вытаращил глаза в шутливом изумлении. – Ба, и сколько же вы накопили? Все – это может быть уж-а-асно много. Тысячи, даже десятки тысяч. Верно, мистер Веттерс? Десятки тысяч? Или же больше?

Харлан облизнул губы и сглотнул слюну, чтобы промочить горло. Ему не хотелось, чтобы срывающийся голос выдал его. Никакой слабости: он должен выглядеть совершенно невинным перед этим человеком.

– Нет, больше нам никогда не удавалось накопить. И на черный день нам удалось отложить, можно сказать, лишь продав дом моих родителей после кончины моей матушки.

Тень сомнения промелькнула на лице Брайтуэлла.

– Дом?

– Они жили в окрестностях Кале, – заявил Харлан. Он произнес название французского города нараспев, как обычно говорили в этом штате[6]. – Я был единственным ребенком, и дом перешел мне по наследству. К счастью – учитывая болезнь Анжелины.

– Поистине повезло.

Теперь Харлан смело встретил взгляд Брайтуэлла.

– Я с самого начала, даже не зная, чего ради вы сюда явились, предупредил вас, мистер, что вы все равно ничего у нас не найдете. И я был бы благодарен, если бы вы немедленно нас покинули. Мне надоело ваше навязчивое общество.

В этот момент Анжелина открыла глаза. Она взглянула на Брайтуэлла, и Харлан испугался, что она начнет кричать. Он молился, чтобы она не закричала, поскольку отлично знал, какой ужасной может быть реакция этого типа. Харлан не сомневался, что Брайтуэлл способен на убийство в случае необходимости. Он этого урода исходил запах смерти.