– До завтра, – вздохнула она, выходя из кабинета.

Она прошла через вестибюль книжного магазина, который по-прежнему казался оживленным. Надя издалека, прикованная к кассе, помахала ей рукой, а встречавшиеся на пути служащие приветливо здоровались. Все теперь ее хорошо знали, однако никто у нее ничего не спрашивал. Выйдя из здания, Анжелика прошла вдоль витрины, даже на нее не взглянув. Визиты в магазин ничего не меняли, и тем не менее она бывала там почти каждый день. Ведь единственным звеном, соединявшим магазин с Матье, который не показывался там уже несколько недель, была она, и, заходя туда, Анжелика надеялась таким образом немного успокоить персонал.

Когда Анжелика очутилась на улице, ей показалось, что ветер стал дуть с еще большей силой, чем несколько часов назад, когда они с отцом сидели на террасе. Неужели он так и продолжал смотреть на море весь день, с утра до вечера? Она больше не узнавала его и чувствовала себя потерянной. Что случилось с ее потрясающим отцом, который сердечно, распахнув объятия, встречал ее в Гавре, безумно счастливый, что для учебы она выбрала именно этот город? Он отыскал для дочери хорошее жилье, поселил, снабдил всеми нужными адресами, чтобы она не испытывала никаких затруднений с местной инфраструктурой. Очень тактично и осторожно он пополнял ее счет в банке, чтобы она была спокойна и могла полностью посвятить себя учебе. Заходя в магазин Матье, Анжелика восхищалась энергичностью отца и очень гордилась тем, что его дело процветает. И вот внезапно он все бросил и уединился в этой странной халупе, не желая больше говорить ни о ком и ни о чем! Что все-таки могло послужить толчком для кризиса? Только ли рабочая усталость? Она в это не верила и дала себе клятву вытащить его из этого состояния. В возрасте Анжелики – а ей было двадцать лет – слово «депрессия» означало нечто абстрактное, иными словами, выглядело фальшивым аргументом.

Подняв выше воротник и поправив шарф, она быстрыми шагами направилась в свою инженерную школу[3] на набережной Фриссар, идущей вдоль гавани Вобан. По дороге она размышляла о том, как бы ей завтра утром поискусней вынудить отца подписать эти чертовы бумаги.

Матье повторил вопрос чуть громче, четко выделяя каждый слог:

– Как тво-е здо-ровье? Что го-во-рит док-тор?

– Я в полном порядке, – ответила мать.

Говорить с ней было нелегко, но, как ни странно, лучше всего она его слышала именно по телефону. Матье с глубокой грустью подумал, что вынужден обращаться с ней как с ребенком. Несколько месяцев назад он впервые отдал себе отчет в явной деменции матери. Она вечно всем была недовольна, ни с кем в доме престарелых не хотела завязывать знакомства, ничем не интересовалась. Но, к несчастью, она уже была не в состоянии ухаживать за собой сама, и у него не осталось выбора. Не так-то легко было уговорить ее выехать из собственной квартиры, и Матье пришлось прибегнуть к помощи троих его братьев, чтобы убедить мать в необходимости предпринять это радикальное изменение жизни. Дом для пожилых людей, нуждавшихся в медицинской помощи, который он для нее нашел, задействуя все свои связи, был большим, комфортабельным, с очень приятным парком и многочисленным персоналом. Увы, они мало трогали Мишлин, все эти птички с цветочками. Теперь она жила в прошлом, не понимая и не отдавая себе отчета в том, что ее четверо сыновей уже не с ней.

– Как сегодня с аппетитом?

– Все так же, ничего не изменилось. Мне страшно надоело здесь, и я хочу домой.

Обескураженный, Матье постарался скрыть от нее глубокий вздох.

– Это невозможно, мама.