Весной 1960 года, когда мама вернулась из Пуштулима, встречать её на вокзал ездили на открытой машине кабриолете (дед договорился со знакомым). Мама устроилась учителем географии в школу №14. К учебному году она обновила учебные пособия, а списанные старые карты принесла домой. Рядом с моей кроватью повесили огромную физическую карту СССР, а рядом с кроватью деда – политическую карту мира. По этим картам я учился читать, многократно разбирая по слогам незнакомые надписи. Лучше всех запомнил те, которые были рядом с подушкой и на которые пялился перед тем, как заснуть: Аму-Дарья, Сыр-Дарья, Ленинабад, Сталинабад, пик Сталина, пик Коммунизма… На карте мира я лучше всего ориентировался в странах Африки, изучать которую было удобнее всего с дедовой кровати. Доизучался до того, что многое запомнил наизусть. Стоило кому-нибудь упрекнуть меня в том, что я чего-то не знаю, мгновенно просил его назвать столицы Камеруна и Бельгийского Конго. Почти никто не называл правильно (Яунде и Леопольдвиль) и я вежливо говорил: «ничего страшного, всё знать невозможно, я вот тоже многое не знаю». Такой был нахал.

Любил листать большой географический атлас и толстенный том Альфреда Брэма «Путешествие по Cеверо-Восточной Африке». Мама рассказывала, что эту книгу ей подарил мой отец. А себе он купил «Жизнь животных» того же автора. Ещё мне нравилось листать географический словарь и географическое описание «Страна Советов», в котором хранились засушенные мамой цветы и растения, собранные на Алтае.

По мере обновления библиотеки, старые книги относили в сарай. Там в сундуке я позже откопал Энциклопедический словарь Гранат (свадебный подарок бабе Шуре от свёкра, отца деда Кости). Его корешки видны на фотографии начала 1950-х, на этажерке в красном углу большой комнаты, рядом с диваном и спящей тётей Аллой. Этот словарь в школьные годы стал моим любимейшим чтивом.

Задний двор, на который вела лестница черного хода имел хозяйственное назначение. В центре был балаган – внушительная двухэтажная постройка с погребами и помещениями для хранения вещей. Как рассказывали, на втором этаже летом раньше спали жильцы, но в моём детстве он был забит разной рухлядью и производил впечатление антикварного магазина. В одном из сундуков лежали старинные книги, в которых я не мог разобрать ни одного слова. Бабушка называла их «гусляцкими» (старообрядческими). На первом этаже были кладовые для всякой всячины. Но главной ценностью были погреба. Балаган состоял из трех секций с отдельными входами. Нашему дому принадлежали две секции, а третьей пользовались жители соседнего дома с отдельным двором. Соседний дом и двор мы называли «рогатинским» по фамилии самой шумной семьи с тремя сыновьями. Младшие входили в нашу компанию и мы играли на обоих дворах. Дворы были разделены высоченным забором, через который мало кто из мальчишек мог перелезть. Подозреваю, что раньше этого забора не было и возвели его только для того, чтобы затруднить взаимопроникновение в сады. В рогатинском саду росли яблони, в нашем вишни. Но какие бы заграждения ни возводились, помешать юной активности они не могли. Не помню, чтобы фрукты достигали зрелости. Хотя слышал, что раньше, когда контроль за дворами был более строгий, жильцы успевали вырастить и снять урожай.

Мы пользовались погребом в центральной секции балагана. Место у нас было удобное, рядом с лестницей и входным отверстием. В отдаленные места я боялся даже заглядывать. Нам принадлежало три бочки, участок для картошки и здоровенный шкаф для банок. Когда маме дали садовый участок на Красном Электрике, в шкафу хранили яблоки и закрученные банки с компотами, помидорами, огурцами. Меня частенько посылали за ними. Но в дошкольном детстве я один в погреб не лазил, а основная продукция была в бочках: капуста, огурцы, грибы. В шкафу держали варенье (черничное, малиновое, земляничное). Самым главным продуктом считалась квашеная капуста. Я её не ел, но любил заготовительный процесс. Сначала с банного двора привозили мешки с капустой и морковью. Потом мыли кипятком бочки, покупали крупную соль, резали морковь и шли все вместе рубить капусту. Сечки в каждой семье были свои, а деревянное корыто для рубки общим. Попутно хрустели капустными кочерыжками, которые почему то считались лакомством. Процессом руководила баба Шура и её квашеная капуста высоко ценилась знатоками. Спрашивали рецепт.