Командир 9-ой дивизии Каширин»

Когда адъютант начал читать большевистский ультиматум, Алексеевский хмыкал, усмехался, постукивая карандашом о столешницу. Но, услышав о жене и дочери, он замер, карандаш в руке задрожал. Горский хотел прервать чтение, но Михаил Александрович кивнул ему:

– Продолжайте, пожалуйста.

Наконец Горский закончил. На несколько секунд наступила тишина. Затем штабс-капитан вновь обратился к генералу:

– Здесь ещё вот… – и подал ему медальон с цепочкой, выпавшие из конверта.

Алексеевский долго оставался неподвижен. Затем он протянул руку к пачке папирос «Пушка», взял из неё одну, тщательно размял в ставших непослушными пальцах. Прикурил. Сделав несколько затяжек, он поднял голову:

– Господин штабс-капитан, прошу вас, оставьте меня одного. Если мне что-то понадобится, я позову. Благодарю вас. Вы свободны.

Генерал Алексеевский вызвал адъютанта только через несколько часов. Штабс – капитан Горский вошел в кабинет. Здесь было ужасно накурено, на сервировочном столике стояли два пустых чайника. Корзина для бумаг была полна до краёв. Хозяин кабинета сидел, ссутулившись в кресле, неподвижно глядя в пол. Ковёр вокруг стола весь был усыпан пеплом:

– Как быть, Станислав Дмитриевич? – Генерал потерянно смотрел на штабс-капитана. – Выполнить требования красных я не могу…, вы понимаете… Но отказ – это гибель жены и дочери. Я не трус, и никогда таковым не буду, но я не знаю, что делать. У меня даже мелькает мысль о том, чтобы…, вы понимаете? – он кивнул на револьвер, лежащий на столе.

– Ваше превосходительство, я буду говорить, может быть, жестко, но, думаю, так будет правильнее, – помолчав несколько мгновений ответил ему Горский. – Если вы имели в виду, в виде выхода, пустить пулю в лоб, то, по моему глубокому убеждению, это шаг в никуда, он не решит ничего.

– Станислав Дмитриевич, я ведь об этом лишь к слову, – оправдываясь, пробормотал Алексеевский.

– Михаил Александрович, именно так я это и понял, – кивнул Горский. – Но простите меня, я о том, что касается ваших супруги и дочери… Как вы понимаете, им не уцелеть при любых обстоятельствах.

– Вы считаете, что им реально угрожает опасность?

– А вы считаете иначе, Михаил Александрович? Вы считаете, что они могут отпустить жену и дочь белого генерала, одного из лучших военачальников Добровольческой армии? Не утешайте себя подобными надеждами.

– Красные могут нарушить соглашение?

– Какое соглашение, ваше превосходительство?

– То, что они прислали с парламентёрами.

– Нет никакого соглашения! Есть ультиматум, где изложены конкретные требования большевистского командования. О том, что женщины будут выпущены в случае вашего положительного решения их требований, там нет ни слова. Они их вам обязательно покажут, а затем уничтожат или будут шантажировать вас какое-то время, а затем всё равно уничтожат.

– Значит, они погибли?! – почти простонал генерал.

– Михаил Александрович, я говорю вам всё это без приукрашивания, потому, что вы солдат и способны вынести подобное испытание.

– Да-да, вы правы. Прошу вас, продолжайте. Значит, мы должны исходить из того, что красные примут самое страшное решение?

– Непременно! В случае, если вы проявите слабость и дадите приказ об оставлении позиций у Еропкино, красные тут же займут их, возьмут станцию, оседлают железную дорогу и… больше вы им нужны не будете, если только они не решат использовать вас и дальше в качестве своего шпиона. Простите.

– Не извиняйтесь. Вы говорите всё правильно. Но, в таком случае, что же мне делать?

– Во-первых, я полагаю, нам необходимо время. Три дня – это очень мало. Нам не хватит.