На следующий день я попросила ноутбук, сказав, что пишу книгу, чем вызвала еще более долгий и пристальный взгляд, но все получила без проблем и без слов, сразу выяснив, что его вай-фай, которым я пользовалась, выключен. Также он придвинул к моему креслу столик со стороны свободной правой руки, на который положил “Кракена” и поставил стакан с водой. Мило. Не хватало, пожалуй, розы в тонкой вазочке для атмосферы.

Выдавать свой бумажный дневник Татуировщику мне не хотелось, поэтому его я просить не стала. Последние дни описала и продолжила вести заметки в электронном виде. А вместо книги начала сочинять мифологию имени себя. Я творила мир, в котором я – Богиня и Создательница, мир, который подчиняется мне и который борется со мной, мир, в котором я, сама не ведая того, создала Монстра, и Монстр полюбил меня, как умел, но разрушал мой мир, так как не мог понять его, но Богиня могла понять Монстра и указать правильный путь любви. “Я Господь Бог твой, да не будет у тебя никаких других богов, кроме Меня” – в общем, задумка была амбициозная, но захватывающая.

Несмотря на то, что общаться с людьми я не любила, вникать в их образ мыслей мне всегда доставляло удовольствие. Конечно, я не предполагала кормить Художника третьесортным переложением “Красавицы и Чудовища” вперемешку с библейскими мотивами. Я просто чуть переформатировала собственное мировоззрение, поставив себя в центре личного космоса явным образом, провела аналогию между постепенным отказом от контактов с людьми и сотворением личного мира, возникающее у меня ощущение контроля над реальностью превратила в намерение, а для образности добавила снов – их мне действительно снилось немало в связи с картинами, но многое я успела забыть, пришлось включить фантазию. До темы с Монстром я планировала добраться по мере развития событий.

На заметки, чтобы не заблудиться в собственных же мифах, у меня ушло несколько дней, которые в остальном протекали однообразно. Ни других вещей, ни большей свободы я пока не просила. После завтрака, дав Художнику едва погрузиться в картину, я прервала работу:

– Сегодня мне приснился сон. Он о том, о чем вы спрашивали меня в письме – о моем одиночестве, но и о вашей картине. Я бы хотела вам рассказать.

– Да, – тихо ответил он с отчетливым кивком.

Была у меня в детстве такая игра на приставке – принц Персии. Там нарисованный маленький человечек преодолевал нарисованные маленькие препятствия и сражался с нарисованными маленькими чудовищами. Но эмоции я испытывала вполне настоящие, зная, что в любой момент под нарисованными ножками может провалиться пол. Что ж, на этот раз пол не провалился.

– Я стою на площади среди людей. Площадь огромная, и я знаю, что она вмещает всех людей на земле. Ничего особенного не происходит. Все просто двигаются туда-сюда, насколько позволяет пространство вокруг и теснота. Постепенно то на одном, то на другом лице появляется выражение непонимания происходящего, и люди начинают что-то говорить, что-то спрашивать друг у друга. Но ни один не может другого понять. Тут они почему-то начинают показывать на меня и двигаться ко мне. По мере того, как все больше людей обращают на меня свои взгляды и вытянутые руки с указательными пальцами, я начинаю расти, все выше и выше, уже раза в три-четыре выше любого человека в толпе. Они винят во всем меня и кидаются, как лилипуты на Гулливера. Я чувствую в себе силу говорить с ними и научить говорить их, но они злы и все больше похожи на надоедливых мух. И я лишаю их языка, а себя зримого образа в этом мире. Потеряв внимание, я снова возвращаюсь к прежним размерам, но теперь меня никто не видит. Как в том старом сне, о котором я писала вам в письме, я иду через толпу, текущую вокруг меня. Лица будто бы пошли рябью. Злоба разбавилась растерянностью и страхом. Проходя мимо сотен и тысяч людей, я вдруг замечаю одно с выражением абсолютного спокойствия. Оно смотрит на меня и видит меня. Это ваше лицо. На этом я проснулась.