– Эмм… Шшизх… слышишь меня?

– Да, – мгновенно отозвалось в слуховых косточках, передавая чистый и ничем не замутненный звук прямо в ухо. – Слышу, Вероника. Что случилось?

Голос обычного, самого обычного мужчины – каких много на Земле. Каковой и был взят за образец, дабы голос переводчика не вызывал раздражения.

– Семен… ранен, – девушка помолчала. – Нужно оттащить дронбур. Сейчас можешь прийти?

– Уже иду, – точно так же, мгновенно, без паузы. Арахноиды мыслят гораздо быстрее людей. И действуют – тоже, поэтому они так и ценны на станциях класса ОДС.

Где-то в глубине станции, из пустующей резервной парковочной дронбуров, из дальней ее части, той, что была увита концентрическими петлями паутины (арахноиды этого вида относились к паукам-кругопрядам), сорвалось серое тело, бросилось по коридору, цепляя когтями обивку, летя страшной многоногой тенью, мелькая в освещении люм-полосок словно призрак…

Вероника вздрогнула, зажмурилась. Через минуту буквально – овал косяка двери отсека консервации обхватили мощные, покрытые щетиной, лапы, скрипнув когтями. Тело арахноида пронеслось сверху, слышен был лишь легкий шлепок, когда его брюхо приземлилось на энергоблок дрона, шорох, когда он торопливо ввинчивался в технологический лаз, потом – тело дрона затряслось, завибрировало, вздыбилось.

– СТОЙ! – заорала Вероника. – Блок передней правой! Блок!

– Что? – в ухе, равнодушным голосом универсального переводчика.

– Ты ему сейчас ногу оторвешь, гадина! – с ненавистью выплюнула девушка. – Не дергай, чтоб тебя!

– Понял.

Дрон замер, сломанная конечность прекратила движение вперед, растирающее изувеченный сустав Семена, медленно потянулась вверх, отпуская зажатую ногу оператора. Вероника торопливо направила на обнажившуюся рану сопло гемостатического генератора – липкая лопающаяся пена заполнила развороченный коленный сустав, гася брызги крови из порванных сосудов; из хирургического блока вырос зонд, уткнулся вглубь размозженных тканей, из второго – заструились тонкие петли сосудистых жгутов.

Коагулирующий гель заливал сосуды, фиксационное желе стабилизировано сустав перед операцией, антисептическое излучение стало обстреливать пораженную зону пучками синих вспышек.

Сзади щелкнуло.

– Как он?

Вероника зажмурилась – так сильно, как только могла. До боли в сжатых веках.

– Шшизх, можно попросить?

– Да, – ровно прозвучало из-за спины. А еще там несколько раз щелкнуло снова – когда длинные суставчатые лапы приспосабливались к поверхности.

– Убирайся отсюда. И никогда больше не приближайся ко мне. Прошу.

Паук не ответил.

– Или меня вырвет. А мне еще Семена оперировать. Уйди, пожалуйста!

Пусто – или показалось?

Вероника, поборов себя, повернулась.

Ровные ряды заснувших в объятиях энергопетель дронов. Мерный гул наплывающей энергии. Пустота.

Девушку передернуло.

Она торопливо набрала комбинацию на запястье. Повинуясь коду отпечатков, в медпункте ожил оперблок, из пола вырастал крестообразный стол, над ним расплеталась похожая на огромную розу анестезиологическая установка, по полу змеились дублирующие проводники, если основная оперустановка, нависшая над столом – похожая на согнутый в фаланге большой палец, вдруг откажет. Пока же она была во всеоружии – ярко-розовая, наполненная лекарственными растворами, насыщенная электрическими разрядами для дефибрилляции, искрящаяся фиолетовыми импульсами экстренных консультативных запросов в банки памяти (опытная база по конкретной патологии считывалась с тонких слюдяных пластин тииргатского хрусталя и эмпатировалась на кору мозга запросившего), с пятью выпухающими горбами хирургических блоков (с тем же кипящим белым металлом внутри) замерла над столом.