– Так вот, товарищи офицеры! И в особенности вы, товарищ лейтенант, – продолжал Круглов, переводя взгляд на лейтенанта-инженера Петрова, – вы должны понимать, что произошла в первой эскадрилье не просто предпосылка к лётному происшествию, а возникло ЧП международного, планетарного масштаба. Почему? А потому, что самолёт наш стратегический. Носитель ядерного оружия. Каждый такой аэроплан индивидуально на учёте в ЦК КПСС стоит. Падает, к примеру, истребитель или транспортный какой, так и бог с ним. Самолёты эти для ЦК – простые инфузории. А падает наш самолёт – так даже дорогого и любимого Леонида Ильича будят в любое время: хоть пьяного, хоть трезвого. И сами Кутахов и Устинов навытяжку становятся перед ним и от страха дрожат как самые последние негодяи. Боятся, что звёзды с них посрывают и от кремлёвской кормушки отвадят сладкой.

Круглов, которого все внимательно слушали, вновь сделал паузу, вынул из кармана пачку «Примы», достал сигарету и, медленно размяв её, закурил. Окутав пространство перед носом облачком густого вонючего дыма, он продолжил:

– Так вот, товарищи! Поднимая вас своей командой, я желал одного: хотел показать, что самолёт ваш никем не охраняется, а клоуны, подобные нашему полковнику, только именно такого момента и ждут, чтоб над техникой покуражиться да детей без отцов оставить. А теперь скажите, товарищи, за что же я потерпел холодный душ? За то, что хотел спасти ваш самолёт от позорной и неминуемой в дальнейшем гибели или другими словами за то, что боролся за мощь нашей доблестной РККА? Думаю, после того, как я более-менее подробно просветил ситуацию, вам всем и, в частности, капитану Охалкову, должно стать мучительно стыдно за содеянное.

Монолог капитана Круглова возымел определённое действие на техников и, наиболее, на лейтенанта Петрова.

– Товарищ капитан, – обратился он к старшему технику Охалкову, – а давайте навес под фюзеляжем смастерим. Я б и писал, и за самолётом приглядывал.

На лицах стали медленно вырисовываться улыбки.

– А кто ссыкуна застукал, коли спали все? – подозрительно поглядев, Круглова спросил Охалков.

– Так он, когда своё грязное дело совершил, запел. Ну и повыскакивали товарищи техники из ниши и застали негодяя на месте преступления как раз в тот самый момент, когда он аппарат свой бестолковый чехлил.

– Да! – влез в разговор Фомин. – Сколько теперь гробиков наскирдуем, девять?

– Может, кто выскочить успеет, тогда меньше получится, – уточнил Охалков.

– А может быть, в тот полёт помеху не возьмут, так ещё меньше будет, – добавил лейтенант Петров, как вполне состоявшийся авиационный специалист.

– Так вот, – не унимался Круглов, – всем теперь должно стать ясно: кто есть кто. Кто – вы, и кто – я!

Охалков, недолго думая, уточнил, кто такой гвардии капитан Круглов:

– Конечно, Саша, ты большой человек: ты грозный воин РККА, а не пиздюлина какА!

Хохот экипажа прокатился над полем.

– А как вы думаете, товарищи, – спросил у окружающих лейтенант Петров, – что за это будет полковнику?

– А ничего не будет, – пояснил капитан Круглов, – он самолёт на прошлой неделе обоссал, а ровно через три дня его повысили, и наш доблестный полковник на днях гарнизон покинет. Должность ему дали инструктора по пилотированию. В Москву пошёл пьяница.

– Так за что повысили-то?! – возбужденно и с удивлением воскликнул Петров. – Его же сажать надо или уж по крайней мере турнуть.

– Э-э! Товарищ лейтенант, – вновь взялся за разъяснения Круглов, – мало вы ещё конспектов пописали, чтобы понять РККА. Здесь всё наоборот делается: чем больше работаешь, тем меньше получаешь, и, соответственно, наоборот. Вы ещё не ощутили на собственной шкуре, что такое награждение не участвующих и наказание невиновных. Скоро, уверяю, усвоите эту истину и вопросов задавать таких вряд ли станете. Поэтому разжую я вам этот случай по полочкам как молодому ещё, необстрелянному, но очень перспективному воину.