Да неужели?

Всадник вскочил, выкрикивая коротко и ясно, до того, что Шанни при полном незнании языка уж стало ясно до кончика хвоста.

Билл-грубиян со своей ношей обернулся и оглядел толпу, попятился к машине. Тут несчастливо сунулся к нему строгенький плюгавец, но Билл сказал:

– Фу.

И тот слинял, как переводная картинка. Тот почти четвероногий радостно завопил, и лицо его сделалось человеческим. Но его толкнули, и он замолчал, протяжно соображая.

Маленькая машина-жук с неизвестным седоком внутри интриговала Шанни. Билл прыгнул в открывшуюся с воплем дверцу и швырнул свой груз на соседнее сиденье, напоследок разок войдя в роль.

Соскочивший с мотоцикла, пометавшись и продолжая указывать на беглецов, плюнул и кинулся, стаскивая шлем, к избушке штаба.

Тот, что засомневался в первую минуту, самый догадливый, уже выходил из штаба и теперь вяло сунул руку под мышку.

Из штаба посыпались штабисты разнообразного размера и все с чёрными курями пистолетов.

Билл вцепился в баранку. Шанни перегнулась рассмотреть загадочного незнакомца на заднем сиденье. На неё глянули чёрные очки и анемичное в струпьях лицо. Шанни нахмурилась и щёлкнула фигуру по лбу. Свалилась фуражка, и рассыпалось тело из вязки соломы и тряпок.

Чучело!

Такое же, как чужой офицер-людоед, поддельный. Но не такой красивый, конечно, подумала спокойно Шанни, поглядев на шею Билла в высоком расстёгнутом вороте и окоём повёрнутого вбок подбородка.

Билл воскликнул:

– Оторвался, оторвался!

Покатили, сорвав такую скорость сразу же на выезде из деревни, что пули из «курей» дядиных штабников, пущенные с недурной прицельностью, попадали к чертям бесславно в грязь. Обновив законы природы и техники, Билл выкинул тельце машины далеко на дорогу, сразу между волнующей воображение двойной жёлтой стернёй. Ошеломляющий покой овладел Шанни немедленно – две ярко-цыплячьих, как пшённая каша, полоски поля нарисовались на полнеба.

Катили. Дорога.

В узеньком окошке гнался холм. Пестрота и желтизна скорости согревала кровь. Поля слились, так что решётка колосьев травы вдоль полей засквозила до полной прозрачности.

Луна, которая взошла в три дня, и солнце, не торопящееся домой, пока не поужинает и не насладится стаканчиком красного, не обращали друг на друга внимания, как временно пресытившиеся возлюбленные.

Билл пообещал:

– Немного ещё.

Поворот сначала вспыхнул в голове, потом стал виден. Билл повиновался чутью и почти вовремя свернул.

Шанни пихнуло движением на шофёра. Она приподнялась.

– Ты куда?

Шанни, перелезая на заднее сиденье, отозвалась:

– Знаешь, Билл, от тебя такой дух… прямо-таки дух зла.

Он придвинулся, не отрываясь от штурвала и засмеялся, когда Шанни, сморщив нос, отсунулась.

Билл, смеясь с удовольствием, воскликнул:

– Вот она, благодарность нибирийской красавицы.

Поле окатило их свободой. Шанни изумилась белой точке в блёкнущем небе – вечерница, ранняя, юная.

Свет внезапно переменился – в кинотеатре выключили верхнее освещение. Звёзд сразу оказалось много.

Заяц на луне ёрзал, голубой, о двух ушах.

Сзади ничего не было – машина въехала в поле, так как и впереди ничего, кроме зашумевшего былья, захлеставшего по боковым окнам, Шанни не видела. Ездоков приподняло и опустило, машина снова выбралась на дорогу.

– Что, от меня так плохо пахнет?

– Ужасно, Билл.

– А я думал, тебе понравится.

– Мне нравится, – выбрала интонацию Шанни, – теперь, когда ты это ты. Теперь мне нравится… Э!

Билл увлечённо обернулся, и машина крутанулась на пыльной дороге, взметнув едкое облако.

Пыль была не противной, а как в семейной библиотеке, которой прилежно не пользовались несколько поколений бастардов.