Современным программам социального обеспечения угрожают не внешние силы, а внутренние противоречия. Пронизанные патерналистским духом промышленной контрреволюции, они окончательно утратили дееспособность. В частности, старение населения богатых стран превратило их государственные пенсионные системы в фискальную бомбу с часовым механизмом. Бюджеты многих развивающихся стран также трещат под бременем чрезмерно высоких трансфертных платежей, которые к тому же слишком часто приносят выгоду довольно состоятельным членам общества за счет тех, кто больше всего нуждается в помощи.

А между тем значительная часть того, что проходит под вывеской социальной политики, есть не что иное, как неприкрытое вмешательство в рыночный процесс. Субсидии для нежизнеспособных государственных предприятий, упертый протекционизм, ограничение мобильности трудовых ресурсов привычно оправдывают необходимостью заботы о «социальной сплоченности». Однако это обман, причем довольно грубый. Политика, препятствующая конкурентному накоплению богатства во имя помощи малоимущим, лишь усугубляет проблему, которую намеревается решить. В условиях экономического застоя или грязной дележки общественного пирога, которого на всех не хватит, общество не может быть сплоченным. Просвещенная социальная политика должна исходить из принципа, что нужно научить людей приспосабливаться к изменениям, а не препятствовать последним.

Таким образом, глобализация – вещь куда более сложная, чем просто карикатура с подписью «Рынки йber ailes[2]». Глобализация скорее представляет собой некомфортное сосуществование рынков и остатков коллективистской мечты, причем последние при каждом удобном случае всячески тормозят и мешают первым. Гремучая смесь растущей конкуренции и сопротивляющейся централизации чрезвычайно взрывоопасна, и время от времени катаклизмы неизбежны. Примером могут служить имевшие международный резонанс финансовые катастрофы 1990-х гг. в Мексике, России и странах Юго-Восточной Азии. Противники глобализации взваливают ответственность за эти события на бесконтрольное поведение рынков, но обратное намного ближе к истине.

Разумеется, если бы не либерализация международных финансовых потоков, ни одного из этих кризисов не случилось бы. Но источником проблем была не либерализация сама по себе. Посткоммунистические и развивающиеся страны, страдающие от нехватки финансовых ресурсов, отчаянно нуждаются в упрощении доступа к иностранному капиталу, без которого их рост может питаться только скудными внутренними ресурсами. Причина финансовых катастроф в том, что либерализация капитала не была дополнена другими рыночными реформами. В частности, огромную роль сыграло соединение искусственно завышенных валютных курсов и отсталого, крайне политизированного финансового сектора. Урок очевиден: глобализация – это не салонная игра. Это трудная борьба против упорно сопротивляющегося противника с неопределенным исходом.

Каковы перспективы борьбы между «невидимой рукой» и «мертвой рукой»? Можно ли рассчитывать на дальнейший прогресс либерализации? Или охватившие весь мир реформы последних двух десятилетий были своего рода Пражской весной, которую рано или поздно сметет восстановление антирыночной политики в виде регулирования движения капиталов, протекционизма, повторной национализации и т. п.?

Назвав антирыночные силы «мертвой рукой», я предвосхитил свой ответ: я считаю, что в долгосрочной перспективе будущее принадлежит либерализму. Поскольку коллективистский идеал централизованного общества мертв, осталась только одна жизнеспособная модель экономического развития – либеральная модель рынков и конкуренции. Поэтому лучше сказать, что борьба идет не между соперничающими идеологиями, а между тем, что