Он часто бегал к крутому обрыву над морем, чтобы посидеть там в одиночестве несколько свободных минут и помечтать. А мечтал он о том, что когда-нибудь, станет таким-же вождём-воином как его дед и прапрадед. Его примут в Йомсбурге как достойного побратима, и он поведёт в бой своих йомсвикингов на собственном корабле…

Вот только как дожить до восемнадцати лет? Да и кто научит Вана сражаться? Кто покажет, как владеть мечом и стрелять из лука? Судя по всему, деду Токи нет дела до непутёвого внука, а кроме него, просто некому.

Все за исключением матери ругали его за нерасторопность. Оно и было понятно…

Когда вместе с другими слугами его послали разгружать хозяйский корабль, Ван, замечтавшись, уронил в воду мешок драгоценного янтаря, который едва удалось выловить. А когда отправили помогать кузнецу, Ван случайно опрокинул тому на ногу наковальню. С тех пор кузнец навсегда остался хромым и недовольно фыркал каждый раз, когда видел мальчика. А всего пару дней спустя, после случая в кузнице, Ван, рубя дрова на зиму, каким-то образом сломал отличный хозяйский топор…

– Не был бы ты внуком самого Токи-лучника, вождя йомсвикингов, велел бы с тебя три шкуры спустить! – часто кричал на него хозяин, зажиточный торговец янтарём. – Вон отсюда, мальчишка!

И Ван, понурив голову, хмуро брёл пасти хозяйских гусей…

В один из обычных зимних дней, когда пареньку едва исполнилось двенадцать, его мама не встала с постели.

– Скоро она умрёт, – сказала ему знахарка, приходящая каждый день чтобы варить снадобья из лечебных травы для хозяйки. – Она потеряла волю к жизни.

– Но разве нельзя приготовить для неё какой-нибудь отвар? – с мольбой в голосе спросил Ван.

– Не поможет, – развела руками старуха. – Я уже давно заметила, как потух её взгляд. Скорее всего она не доживёт до следующего утра.

И тогда он решился.

– «Сегодня я тоже умру», – сказал себе он. – «Хватит с меня такой жизни. У меня больше никого не осталось. Даже если я продолжу своё жалкое существование и мне когда-нибудь исполнится восемнадцать, я никак не смогу победить йомсвикинга в поединке. А это значит, что мне никогда не стать одним из них».

– Мама, – обратился он на греческом к постаревшей Лидии, лежавшей на соломенной подстилке на полу.

– Да, Вигор, сынок? – подняла на него потухший взгляд она.

– Спасибо, мама.

– За что, дорогой?

– За всё что ты для меня сделала.

– Зачем ты благодаришь меня, сын? – промелькнула тень удивления на её белом как мел лице.

А потом она, со злостью, выдавила: – Мне надо было больше стараться, Вигор. Ты должен презирать меня, а не благодарить.

– Мама, прошу тебя, не надо так. Ты сделала всё что смогла.

– Неправда. Просто в какой-то момент я отчаялась передать весточку родителям в Константинополь. Если бы они только знали, что стало с их дочерью…

– То снарядили и послали бы за нами целую флотилию кораблей, – заученно продолжил за неё мальчик. – И тогда, мы бы зажили в Константинополе, столице мира, той жизнью, которую заслужили по праву рождения.

Похоже, что злость на саму себя лишила Лидию последних сил.

– Да, сынок, – еле слышно прошелестела она одними губами. – У нас была бы самая лучшая жизнь…

С этими словами она умерла.

На глаза Вана навернулись слёзы, а к горлу подступил комок. Его снова охватили такие знакомые чувства безысходности и собственной ничтожности. Но сейчас к ним примешивалось горе потери самого близкого человека, вперемешку, с твёрдым желанием умереть.

Он выскочил из пристройки рядом с кухней, в которой ютились не имеющего собственного дома слуги, и со всех ног помчался к ближайшему обрыву.