Страшные похмельные мысли на пути к станции оборвались при виде спортплощадки. Там был уютно скрыт в сени высокого тополя турник с облупленной выцветшей голубовато-зеленой краской, турник был старый, но по-прежнему крепкий, наверняка он помнил не одно поколение сдававших ГТО школьников и был по-прежнему готов и к вызовам современности.

Тимофей встряхнул головой, посмотрел на приложение с расписанием электричек, времени было еще достаточно. Превозмогая тошноту, он решительно направился к турнику.

Спустя 2 подхода по 5 подтягиваний тошнота победила и окрестности турника были орошены чернотой желудочного сока.

– Это была ошибка, – произнес сам себе Тимофей, имея в виду и вчерашний вечер, и решение запрыгнуть на турник.

В итоге он кое-как добрел до ларька, купил колы, выпил ее залпом, в нос ударило давление газов, зажмурился, потекли слезы. Он вытер их рукавом, выкинул бутылку в урну и зашел через турникет на платформу…

Через час измождённый борьбой с последствиями интоксикации Тим был близок к цели, стоял на эскалаторе и внимательно наблюдал за женщиной с недовольным лицом, напоминавшим бульдожью морду, поверх которой громоздилась лампообразная дерматиновая шапка цвета подгнившей тыквы. Все кругом было ужасно или, что более вероятно, казалось ужасным из-за внутренней посталкогольной агонии.

Здание его работы можно было увидеть сразу при выходе из метро. Оно было воплощением незыблемой мощи имперских времен, 4 колонны величественно возвышались над его входом. Удачно подобранный цвет стен, напоминающий светлую, высохшую на солнце глину, скрадывал его размеры, и оно органично вписывалось в окрестный ансамбль малоэтажного старинного района мегаполиса. Снегопад же дополнительно скрадывал очертания, и оно казалось началом Великой Китайской стены; к ней, как к спасительной защите от непогоды и суеты утреннего часа пик, из последних сил двигал свое тело путник Тимофей, когда неожиданно сзади кто-то хлопнул его по плечу.

– Здорово, продюсер, – весело скрипнул догнавший его Костик. Видно было, что ему тоже было нелегко с утра, однако, судя по свежему амбре, он это дело уже исправил. – Ну ты и разрулил вчера с Родиком, – весело продолжил он.

– Что? – мысли заметались в голове Тимофея, словно мокрые кошки при звуке пылесоса. – Как я с Родиком, что разрулил?

– У-у-у-у, брат, да тебе бы подлечиться не помешало, глазенки-то смотри какие тяжелые, ну-ка пойдем, – он схватил под руку Тимофея и потащил его в сторону.

– Не-не-не, – категорически и одновременно жалобно, скороговоркой произнес Тим, – ни за что, я хочу просто добраться до работы, закрыться в туалете, передернуть и умереть.

– А-ха-ха, ну раз в тебе еще не умерло чувство юмора, значит, надежда на исцеление есть, – настаивал Костя, продолжая тянуть горе-философа в сторону «Старбакса», – да и, потом, ты же не понял, ты что подумал: я тебя опять на орбиту хочу посадить, чтоб неправильное лечение привело к затяжной болезни?

– А что ты хочешь, Мефистофель? Знаю я ваши сладкие речи, вчера вон как все начиналось пристойно, а теперь вот я ничего не помню, к Семёну мне пора, он ждет меня там, на трезвых небесах спокойствия, – Тим вскинул руки в призыве.

– Нет, скорее он ждет тебя на углях нерешенных проблем злой реальности! – шипящим шепотом, словно демон-заговорщик, продолжил Тимон. – Давай, шнель, шнель, кофеин тебе в помощь и еще кой-чего, – подмигнул искуситель. Внутренние голоса Тима, успевшие уже передраться и замолчать, сдали его тело на заклание…

Присев к окошку, ожидая, пока принесут кофе, Тим прислонил лоб к холодному стеклу и медленно, тяжело дышал, словно издыхающая собака, которая не в силах более сопротивляться давлению атмосферного столба.