Зачем он спрашивает? У него же есть мой паспорт.

– Ого. А выглядишь на пятнадцать максимум.

– У нас дома было мало еды.

– Совсем беда?

Глеб аккуратно, даже нежно, отвел волосы от моего лица и убрал влажную прядь за ухо. Он всматривался в мои глаза, но я старалась не ловить его опасный взгляд. Знала, еще с детства знала, с тех пор как, несмотря на недоедание, у меня лихо отросли грудь и попа, что хищники могут и помиловать, если сделаешь вид, что тебя нет. Но встретишься взглядом, и тебе конец.

– Угу. Но я собиралась пойти учиться и работать.

– Куда учиться?

– В кулинарный.

– Готовить любишь?

Какая-то ненормально нормальная беседа. Вовсе не то, что случается перед тем, как берут силой. Хотя я не собиралась сопротивляться. Без толку.

Глеб склонился ко мне и шумно втянул запах с моей шеи.

Чуть не коснувшись губами кожи. Но все-таки не коснувшись.

– Нет, но это нормальная работа в нашем го…

Он впился губами в мою шею, не дослушав. Резко сгреб рукой грудь под тремя слоями полотенец и сжал со всей силы, так что я ойкнула. Случайно, качнувшись, оперлась о его бедро и задела… что-то очень твердое и большое. Он уже был готов.

Давно был.

Только отвлекал разговорами, как волк Красную Шапочку.

Какие такие пирожки у тебя в корзинке? А я с яблоками больше люблю.

Глеб потянул вниз обматывающее меня полотенце и пальцы его нащупали сосок, легонько сжали и потеребили, пока губы оставляли пылающие огнем поцелуи на шее. Каждый злой, острый, как укус. Горящий даже после того, как он переместился на другое место.

Я сглотнула и прохрипела:

– Не… пожалуйста. Глеб… отпусти.

Он оторвался от меня, тяжело дыша и снова посмотрел мне в глаза, но теперь вместо опасной остроты в его взгляде была только тупая похоть. Такая же, как у отцовских дружков, провожавших меня липкими взглядами, когда я проходила мимо лавок, на которых они приходили подбухнуть и поддержать друга при смерти. Они словно ощупывали меня в своих грязных мыслишках. Глебу этого было даже не нужно. Он щупал меня вживую.

– Нет? – удивился он. – Боишься, что ли?

Он откинулся назад и потянулся за бутылкой виски, стоявшей на столике у кровати. Наполовину пустой. Они больше не пили пиво и перешли на что-то покрепче?

Квадратная и тяжелая, она угнездилась в моей руке, а Глеб кивнул:

– Пей. Анестезия будет. И трястись перестанешь.

Его голос был низким и дребезжал, а рука легла на выделяющийся в тесных джинсах член.

Немаленький. Совсем немаленький.

Не то чтобы передо мной не махали членами. Всякое бывало, когда парни нажрутся. Но этот был явно побольше. Ох, и он будет во мне.

Трясущимися руками, обливаясь, я сделала несколько глотков. Бутылка ударилась о зубы, горячая жидкость прокатилась огненным пожаром по горлу, а Глеб тянул полотенце все ниже, потихоньку его пытался разматывать. Его голова маячила в районе моей груди. Он то лизал, то посасывал, то тянул зубами мои соски. Это не было больно или приятно, только странно и страшно.

– Пей, пей… – бормотал он. И я пила глоток за глотком, чувствуя, как ватное тепло разносится по всему телу.

Мужская грубая рука задрала нижний край полотенца, вдвинулась под него и зашарила у меня между ног.

– Ложись на спину, – сказал Глеб. – Раздвигай ноги.

Глеб

Она посмотрела на меня испуганным взглядом, судорожно обернулась полотенцем, но поползла на середину кровати, отталкиваясь ногами и руками. Я остановил ее:

– Погоди. Полотенце разверни и подстели под себя. Перепачкаешь тут все.

В глазах ее что-то мелькнуло. Не так уж я был и пьян, чтобы не заметить, что под внешней покорностью тлело что-то. Не могло не тлеть. Не просто так в мире рождаются совершенно похожие женщины. Даже если и растут они в разной среде, такой разной, характер, природа, закладывается намного раньше. Не верил я этим дрожащим плечикам и скорбно собранным бровкам на лбу. Если даже она сейчас не испорчена, рано или поздно природа возьмет свое и Марианна станет такой же меркантильной сукой и лживой тварью как Варвара.