– Это интересно,– сказал Сагилл,– Я надеюсь, ты расскажешь нам больше.

– Само собой,– Лик уже схватил грушу,– А мне можно задавать вопросы?

– Задавай.

– А что, если я задам… неподобающий вопрос? Я никогда ещё не было в храмах, и вот…

– Ничего страшного не случится. Если ты задашь по-настоящему неподобающий вопрос, то просто не получишь ответа.

Лик набрал побольше воздуха и вдруг выпалил, неожиданно сам для себя:

– Можно ли узнать, почему вы, энареи, одеваетесь, как женщины? Или это секрет?

– А, это.... Нет, не секрет.

Лик ждал. Но Сагилл больше не сказал ничего.

– И?– не выдержал невриец.

– Что? Я ответил на твой вопрос.

– Но вы ответили не до конца.

– Ты не прав. Я ответил на твой вопрос до конца. Ты спросил, можно ли задать мне этот вопрос. Я ответил, что этот вопрос задать можно.

– Ах, вот в чём дела. Тогда я спрашиваю: почему вы, энареи, одеваетесь, как женщины?

– Так нам повелела великая богиня.

– Кто эта богиня? Неужели это Меспелла, могучая Луна? Или вот эта, чья статуя у вас тут стоит?

– Нет, это воля другой богини,– энарей поднял правый мизинец, как это принято, когда говоришь нечто особенно важное,– Обычно ей поклоняются женщины. Но у неё есть власть над всем родом человеческим. И имя этой богини – Мода.

Рассказ подошёл к концу одновременно с грушами.

– То, что ты говоришь, очень важно,– произнёс Сагилл,– Полагаю, это будет интересно всем горожанам.

Ифито за весь разговор не проронила ни слова. Интересно, она сбежала из степи по той же причине, что и Лик? Хорошо бы её разговорить…

– Я готов рассказывать его кому угодно,– сказал невриец,– пока буду здесь под защитой.

– Если ты будешь рассказывать его кому угодно, очень быстро окажешься за стенами. Жители не хотят воевать с Палаком из-за ликатропов.

– Но царь Палак хочет воевать с городом! И мы, ликантропы, тут не причём.

– Это никому не интересно. Обычный житель Херсонеса знает, что вы, ликантропы, с ламиями и геллонами обычно воюете. Или воевали, пока гетера Бела Кикния вас не помирила. Про это даже поэма сложена. “Кнефос”, в шести песнях. А начинается она так,– эрений перешёл на местный язык,– “Мы – смертные люди, однако же мы избегаем о царстве Аида на миг даже краткий помыслить…”

Лик и не подозревал, что разговор о поэзии может быть настолько мучительным.

– Дело не в поэзии,– сказал он,– Вы же жрец! Я слышал, жрецы здесь в большом почёте. Надо собрать горожан на праздник и объявить, что царь скифов нарушает законы и скоро пойдёт войной.

Он хотел добавить про госпожу Статиру, но не стал. Зачем путать горожан лишними подробностями. Госпожа Статира никуда от него не денется. Он ещё устроит ей весёлое представление!

– Я не базилевс, чтобы созывать горожан на праздники и что-то им объявлять,– заметил Сагилл,– И базилевсы в давно утратили власть в этом городе. Они больше не занимаются управлением.

– А чем же вы занимаетесь?

– Мы занимаемся тем же, чем занимались в скифских землях. Предсказываем будущее.

– Значит, будущее,– проговорил Лик,– Ты предсказываешь будущее…

– Сначала устанавливаем,– ответил Сагилл,– потом предсказываем.

– И какое будущее ждёт этот город?

– Я занимаюсь людьми, а не городами.

– Хорошо. Какое будущее ждёт царя Палака? Чем закончатся его планы?

– Я этого тоже не знаю. Если он придёт ко мне и спросит, я попытаюсь установить.

– Он придёт сюда только с армией.

– Я это понял из твоего рассказа.

Лик пытался угадать, сколько Сагиллу лет. Конечно, когда тебе шестнадцать, почти все кажутся очень взрослыми. Но с энареями было особенно сложно. Ему могло быть и двадцать, и тридцать, и тридцать пять.