Шли годы, давно миновала Отечественная война. Уже будучи пенсионером, решил я поехать на родину в город Борисоглебск, думая, между прочим, разыскать братца, о котором слышал от родственников, что он совсем одичал: похоронив жену, одинокий, ни с кем не общался. Мне хотелось самому убедиться во всех его чудачествах. Дом на улице Карла Маркса я отыскал без труда: он стоял на высоком фундаменте, три окна на улицу были тщательно завешены, дом казался необитаемым. На мой стук в парадную дверь никто не отозвался. У запертых наглухо ворот в калитке торчала щеколда, я принялся громыхать ею, это скоро возымело действие. Во дворе послышались неторопливые шаги и сердитое бормотание, что-то вроде:

– Тише, тише… Кого там чёрт несёт?

Калитка распахнулась, и мы встретились с братцем нос к носу.

– Ты чего? – спросил он сердито, будто мы с ним только что расстались.

Опешив от такого неожиданного приёма, я застрял в калитке, мне бросилась в глаза седая голова ёжиком, лицо в щетине.

– Вот пришёл родственника проведать! – не без смущения выговорил я, ожидая дальнейшего.

– Ну иди, коли пришёл! – сказал братец, закрывая наглухо ворота.

Заранее решив не обращать внимания на его своеобразные выходки, я, улыбаясь, последовал за ним. Миновали чисто выметенный пустой двор, я направился, было, в дом. Окрик братца остановил:

– Постой, ты куда?

Он указал мне на дорожку в сад. Воздух здесь был наполнен ароматом цветущих яблонь и оживлён весёлым щебетом птиц. Восхищённый, сняв с головы фуражку и помахивая ею, я бодро воскликнул:

– Ах, как хорошо!

– Ничего хорошего. Ветер. Вот посшибает весь цвет, как в прошлом году.

Посмотрев внимательно на него, я сказал:

– А ты, братец, в общем-то, неплохо выглядишь.

– Да, выглядишь! – произнес он с досадой и добавил неожиданно. – Ну, идём отсюда, вставай, вставай!

– Не спеши, братец, ведь мы с тобой давненько не виделись, – запротестовал я. – Нужно нам по-родственному обняться, поздороваться как следует.

– Ну, ещё чего… Вставай, пошли! – повторил он, и с этими словами мы покинули сад.

В кухне, куда мы пришли, я, споткнувшись, нечаянно сдвинул половик и тут же получил замечание:

– Ты вот что: ходи да смотри под ноги.

Я, было, хотел исправить свою оплошность, он нервно оттолкнул меня и сам старательно поправил дорожку.

– Ну, проходи, проходи нечего тут отсвечивать! – сказал братец, приглашая меня в комнату.

Оглядевшись, я, по своему обыкновению, достав из кармана альбомчик и карандаш, хотел сделать набросок, стенные часы напомнили мне родительские. Братец с насмешкой в голосе сказал:

– Нашёл себе дело! – и подтолкнул меня в комнату, указав на стул. Сам остался в кухне, и скоро я услышал чирканье спичкой и звон посуды. «Угощать собирается!» – подумал я и снова взялся за карандаш. Увидев меня с альбомом, он крикнул:

– Слушай! Брось дурака валять! Иди сюда!

Приводя себя в порядок у рукомойника, я задержался. На столе стояли бутылка, рюмки и сосиски.

– Садись, не задерживай! – приказал братец и объяснил. – Вино-то своё, садовое.

– Ну, за встречу! – сказал я, чокаясь.

– Да ты жри, жри, – он ткнул вилкой в большие жёсткие сосиски, похожие на сардельки. – После говорить будешь. Всё хвалишься, а в городе совершенно ничего нет: ни селёдки, ни колбасы.

Когда мы выпили по второй рюмке, он порозовел и стал жаловаться на соседей и одиночество, совершенно для меня неожиданно пустился в откровения. Садовое вино оказалось коварным.

– Кругом одна сволочь! – братец заговорил о женщинах. – Я вот тут, было, сошёлся с одной. Она говорит: «Подпиши дом на меня!» Вот все они такие.

Выслушав его, я заметил: