– Пётр, обедать!
Расстаёмся с Васькой до вечера. Добровольно лезешь в погреб за квасом для окрошки. Вторично бежишь туда же за арбузом.
После обеда отдыхает вся семья. За это время в природе картина резко меняется. Поднялся ветер, в воздухе вихри пыли. Падают первые капли дождя. Куры, покинув двор, собрались под навес, нахохлились, и Шарик, поджав трусливо хвост, спрятался под крыльцо. Сверкает молния, после чего раздаётся треск. Бабушка Малаша, горбатая и хромая, суеверно крестится, шепчет:
– Ишь как гремит, батюшка Илья Пророк на огненной колеснице едет.
– Кажется, дождь собрался. Слава богу! – говорит мама и лезет закрывать печную трубу; между тем, солнечный день из яркого, голубого превратился в кромешный ад. Делается скучно, тоскливо. Не находишь себе места, пристаёшь к маме, повторяя: «Что делать?» Надоест ей жалоба, она полусердито, полушуточно ответит:
– Что делать? Заголить да побегать!
Это одновременно и обижало, и развлекало немного. Но гроза и дождь разряжаются мгновенно, сквозь тучи уже проглядывает солнце, в небе появляется красочная радуга. Тоски и скуки как не бывало. Босиком выбегаешь из дома. Засучив штанишки, залезаешь в лужи. Здесь уже собралась целая компания: кроме Васьки, девчонки во главе с Ленкой. Прыгая на одной ножке, поют:
– Дождик, дождик, перестань, я поеду в Иордань, Богу молиться, Христу поклониться.
Куры вновь разбредаются по двору. Шарик оглушает всех весёлым лаем. Час, другой – и уже снова всё сухо. Мать располагается в саду варить варенье, в вечернем воздухе лениво жужжат мухи, лезут в сладкое. На кухне готовятся вареники. Чай пьём с пенками. Настроение праздничное. Управившись с делами, мама снимала кухонный фартук, причёсывалась, приводила себя в порядок и шла на крылечко, где собирались соседки. Там у них возникали бесконечные беседы, и так дотемна. А мы с Васькой, пользуясь свободой, атакуем дорогу – в этот вечерний час она пуста. Набегавшись с деревянными кинжалами и пистолетами, настойчиво овладеваем акробатикой – искусством стоять на голове; темнеет, сумерки отрезвляют, небо уже не голубое. Оно усыпано мириадами далёких холодных звёзд. Загадочно мерцая, сорвётся вдруг одна, прочертит едва заметный путь к горизонту и исчезнет. Непонятно и таинственно! По улице в окнах множатся огоньки. На дежурство выходит ночной сторож со своей колотушкой. Где-то запоздало продребезжит извозчичья пролётка, уныло промычит одинокая корова – и снова тишина. Мы с Васькой уже не видим друг друга. Становится жутковато, рот то и дело поводит зевотой, а от ворот уже несётся:
– Пётр, ужинать!
Вот и окончился долгий, содержательный день. День детства! Распростившись с другом Васькой, бредёшь к дому усталый, грязный, но довольный. В сущности, остаётся только арбуз, если не заснёшь за ужином и не проспишь, как вчера. А потом отмоют тебя, «раба божьего», и спать, спать, спать…
Плеврит
Весна, тёплый воскресный день. Наша семья во дворе. Мне с утра что-то нездоровится, трудно дышать, болит голова и бок. Пользуясь одиночеством, я прилёг на двуспальную кровать родителей. Окна зальчика открыты во двор, там шумно и солнечно, но мне холодно, я весь дрожу. Мне слышен бодрый голос отца:
– Мать! Первый час, пора бы нам обедать!
Через некоторое время с визгом открывается тяжёлая дверь погреба, видимо, полезли за квасом. Несмотря на нездоровье, мне ужасно хочется холодной, прямо со льда окрошки, а из кухни уже плывут вкусные запахи свежего огурца, крутых яиц, зелёного лука. Слышу знакомую работу толкушки.
– Отец! Режь солонину, да помельче… – кричит мать.