Зима была жестокая, после морозов, начались февральские заносы и метели. Однажды, собравшись на уроки, мы не обнаружили ни школы, ни ворот – всё было погребено в сугробах. Дружной гурьбой, достав лопаты, вместо учения принялись откапывать свою школу, спасать нашу добрую Марию Ивановну. Вначале были слышны её глухие призывы о помощи, затем уже спокойные слова команды, доносившиеся к нам в виде загробного голоса. В этот день было не до учения. Ворота долго оставались под снегом, образовав гору, они служили нам катком на переменах для развлечения.

Выбежав как-то в морозный день из школы, я, увлечённый примером старших ребят, стал преследовать мчавшихся порожняком лошадей. Уцепившись кое-как за дровни, я с трудом влез и уселся между скользящими полозьями и тут же свалился, тащась по ухабам, пока тупой удар по голове не отшиб мне память, я потерял сознание. Очнувшись, придя в себя, я ожидал покорно дальнейших событий. На моё счастье, эта подвода была последней, и я, отряхнувшись от снега, не чувствуя вгорячах растущей на голове шишки, счастливцем отправился домой. Проходя мимо двухэтажного дома буфетчика, я привёл себя в порядок, черноглазая дочка хозяина начала увлекать меня не на шутку.

По субботам перед праздничным днём на станцию Поворино из села приезжал заштатный священник с целым церковным имуществом: иконой, кадилом и свечами. Неуютный вокзал начинал выглядеть настоящим церковным пределом. Мне нравилось такое превращение. За буфетом, на возвышении, устраивался алтарь, возле огромного станционного самовара становились певчие, вместо горячего чаю и холодных закусок там возникала пища для души. Я усердно отбивал поклоны в сторону буфета, отыскивая глазами своё новое увлечение.

На рождественские праздники из города приезжали в отпуск старшие – брат и сестра, и мы весело проводили Святки. Во всём нам сопутствовала Домашка, служившая у матери нянькой. В полночный час убегали в огород к плетню, почему-то нужно было вытащить кол, по внешним признакам которого определяли судьбу. Под случайными окнами, постучав, спрашивали, как зовут жениха или невесту, получая нелепые ответы. Набегавшись по морозу, усаживались дома, в тепле, возле блюдечка с водой, капая с него горячим воском. Получались бесформенные фигурки. Гадали, что бы это значило? И чаще всего воображение рисовало кольцо, гроб, какую-нибудь букву или зверя – что подсказывала услужливая фантазия. Администрация железной дороги в эти памятные дни устраивала рождественскую ёлку – чего там только не было. С огнями и богатыми подарками, это было грандиозное зрелище. Мне досталась жалкая ручка с пером и яркий кулёчек с гостинцами. Осталось чувство обиды.

С сестрой и Домашкой увязался я гулять на вокзал, встречать и провожать поезда. Поворино – станция узловая, движение огромное, можно было встретить много интересного. Там, на открытых платформах, мы впервые увидели подводную лодку, возле неё горделиво расхаживали красавцы матросы в своих бескозырках и с кокетливыми ленточками. Брюки-клёш, флотские тельняшки в полоску – всё это увлекало. В другой раз среди товарных составов увидели вагон с настоящими индейцами. Это были переселенцы – экзотические костюмы, татуировки на лицах, мокасины – будто со страниц книг Майн Рида.

Красивый рослый мужчина-индеец вошёл и к нам в лавчонку, по его просьбе мать наскоро сшила ему простую косоворотку. Объяснялся он мимикой, жестами. Я с восхищением смотрел на его головной убор из перьев, странную палочку в ноздрях. Мне он казался вождём индейского племени. Воображение дорисовывало прерии, стада бизонов, бумеранги, отравленные стрелы и прочую романтику, почерпнутую из книг.