– Нате-кась! Пощелюкайте! – говорила она и совала каждому по горсти.

Оделив лакомствами, усаживала вокруг себя. Деревянная нога, костыль, валенки водворялись на свои места, начиналась беседа. В детское сознание с особенной яркостью входила тогда картина Страшного суда, мучений грешников в адском пламени, Геена Огненная – всякие страсти заставляли меня с отвращением плакать. Бабушка Малаша, прерывая, стращала:

– Петька, а придётся тебе, парь, лизать раскалённую сковородку, он, дьявол-то, нечистая сила, поди, радуется, глядя на тебя, кочерыжку свою готовит.

Заставляла молиться, указывая в угол: «А батюшка Вседержитель всё видит, всё знает, молчит и терпит».

Праздно бабушка Малаша никогда не сидела, на её мучительных спицах всегда торчал начатый чулок или варежка, предназначенные кому-нибудь из нас. Просыпался младенец, бабушка Малаша варила ему манную кашку на молоке, кормила с ложечки, вначале остужая, разжёвывая, а уж затем запихивала в рот сопротивляющемуся младенцу. Покорно ждёшь, бывало, своей очереди, глядя на соблазнительную, в розовых пенках кашу, глотаешь слюнки в надежде получить кастрюльку с остатками в свои руки.

Бабушка Малаша заботливо собирала всякие реликвии: иконки из Иерусалима, кипарисовые крестики с Афона, привезённые нашим дедом. Повсюду хранились вербы, пасхальные яйца, святая вода в бутылях. Из-за своей больной ноги бабушка Малаша не могла посещать церкви, и у нас в зале по субботам сооружался аналой, зажигалась лампада, свечи, и мы, став вокруг бабушки Малаши на колени, слушали её чтение. До сих пор в моём сознании звучит приятный старческий голос нараспев: «Се жених, грядет в полунощи и блажен раб его же обрядет бдяща…» или ещё «…радуйся невеста неневестная…» От всех этих непонятных слов, произносимых бабушкой Малашей, становилось грустно.

Ежегодно вначале зимы в наш город из Тамбовского монастыря приезжали монахи с чудотворной иконой – это было событие! Икона обносилась из дома в дом, по всему городу, причём каждый домохозяин сам приходил за иконой к соседу и с благоговением переносил к себе. Это шествие происходило почему-то в поздние часы, иногда даже ночью. Среди сонной обстановки зимнего домашнего уюта и тепла раздавался вдруг топот множества ног, распахивалась входная дверь настежь, и вместе с клубами морозного пара и холода врывалась пугающая толпа чёрных монахов. Отсветы фонаря на лицах, скуфейках, широкие ремни поясов, долгополые одежды и в движущихся огромных тенях сама чудотворная икона в блёстках золота, свечей, сладкого таинственного аромата, несущегося из тьмы навстречу: «Заступница усердная, Мати Господа Вышнего, к Тебе прибегаем…» Дикое разноголосое пение у порога производило ошеломляющее впечатление. Домочадцы лобызали по очереди чудотворную икону (Вышенской Божьей Матери), уже подхваченную на руки соседом; махнув два-три раза пустой гремящей кадильницей, сунув каждому под нос мёрзлый крест для целования, иеромонах направлял шествие к дверям. Бабушка Малаша оживала в эти короткие минуты, самозабвенно пела в голос вместе с монахом, суетилась со своей деревянной ногой и костылём возле чудотворной иконы, рвалась к ней, радостно плакала, беспрестанно крестилась, была вне себя.

На Страстной неделе, под самую Пасху, отец нанимал извозчика, и бабушка Малаша с детьми объезжала все городские церкви, прикладываясь к плащанице. Это происходило весной, в цветущее время года, когда тучи отвратительных насекомых отравляли нам радость. Эта мошка причиняла невероятные страдания, только бабушка Малаша была спокойна, призывая и нас к терпению.