У Захаровых история более давняя и веселая. Захаровы из зажиточных, до революции считались крепкой семьей, двулошадной, одна лошадка – для выезда в город «на ярманку», другая – рабочая. Выйдет, бывало, старший Захаров из избы и кричит на всю улицу, чтобы слышно было каждому: «Порька! Порька, запрягай лошадь. На ярманку поедем за конфектами. Пыстрей, пыстрей пеги, лотырь этакий». Так с тех пор и кличут Захаровых Порькиными.

А семья Кусленковых получила фамилию по причине неосмотрительности: козленок со двора убежал, и один из малых ребят ротозейного семейства метался по деревне и причитал: «Куслёнок убёг. Куслёнка не видели?».

– Давно уже ушли в небытие первые Мушликовы, Порькины и прочие, а фамилии существуют, история дышит, живая, настоящая. Так Избачиха говорит. Я плохо рассказываю, а вот Избачиху заслушаться можно. Она такие сказки знает, что ни в одной книжке не прочитать: и о том, как Иван-мороз свататься приезжал, и про мертвую невесту, и о свадьбе ведьмака, о зеленом мельнике, про охотника в островах, о треклятой карти… не, – на последнем названии Изачихиных сказок Антон заикнулся и, нахмурившись, быстро добавил, что сказок много, а жизнь одна.

Сказок Лине сейчас хотелось меньше всего, поэтому, когда Антон предложил прогуляться перед ужином и сном, она обрадовано согласилась.

Воздух в посёлке был необычайно легким и немного колким от морозца, от земли и деревьев исходил аромат зимы, пусть без снега, но в ожидании его; щеки зарумянились, глаза заблестели, Линочка ощутила в себе силы и желание пробежаться по хрусткой тропке вдоль забора.

Здесь, в Беседино, события, приключившиеся в городе, казались Линочке далекими и незначительными, а серый человек представлялся всего лишь плодом фантазии.

– Спорим, я первая добегу до соседского дома? – Лина поддела Заречного плечом и они, подпрыгивая, словно озорные «куслята», побежали наперегонки, не успев обговорить условия спора.

Однако Антон, и Линочка оказались не лучшими бегунами. Они быстро выдохлись и, добежав до цели, остановились, переводя дыхание и тихо посмеиваясь над своим ребячеством. В окне дома, за плотной шторой, мелькнул силуэт.

– Это Зоя? – спросила Линочка и прыснула в кулачок, вспомнив уличную фамилию мамзельки-карамельки. Воздух, насыщенный кислородом, опьянял: всё грезилось легким и веселым.

– Нет, это Валентина, ее мать. Зойка по пятницам у подруги ночует, а возвращается первым рейсом, надолго в городе не остается, за матерью присматривать надо. Она, в смысле, Валентина, женщина с фантазиями. Сама видишь, – Антон указал на забор, расписанный рунами.

– Что дурного в фантазиях? – пожала плечами Лина. – Они спасают от скуки. Ты же сам любишь сказки.

– Не знаю. – Антон стал серьезным и вздохнул. – Понимаешь, сказки – это нечто абстрактное, вреда не приносящее, а фантазии могут стать губительными. Она сама себя ими калечит. Хорошо, если Зое удастся увезти мать в Москву, а там подлечить ее. – Антон повертел пальцем у виска, давая понять, какого рода недуг одолевает Валентину.

Всё началось после смерти мужа Валентины, Неона Аскольдова, то есть, Худова Николая Степановича. Художники, как понимал Антон, люди, наделенные болезненным воображением, и общаться с ними опасно, поскольку фантазии могут быть заразными, судя по поведению Валентины Ивановны. Аскольдов, по предположениям Заречного, со своим художественным бредом справлялся с помощью холстов и красок, оставляя образы, рожденные фантазией в сюжетах на полотне, а Валентина Ивановна – педиатр в детской поликлинике, и сбрасывать заразу иллюзий, не умела.