И стонет радуга действия этого
Над грудой тела ещё не отпетого.
Сынок глядит на машинки и кубики
Внезапно – мятными
леденцами
голубенькими.
Шрамы украшают маленьких девочек
«Шрамы украшают маленьких девочек» —
Плачет старый клоун в розовой шляпке,
Будто рисовать ему шрамы не на чем,
Плачет, утираясь сморщенной тряпкой.
Пьёт и вспоминает: «В городе Нальчике
Трудные гастроли… я не был пойман…
Шрамы украшают маленьких мальчиков…»
Всхлипнул, опрокинул внутрь злое пойло.
Целится в меня глазищами Каина,
Слёзы высыхают, льётся улыбка
Горькая в стакан, гремит за раскаяньем
Хохот.
По одной.
Не вяжем с ним лыка.
Мерзко, тошнотворно, лживо и голодно.
Он свалился первым с важностью дожа.
«Шрамы украшают стареньких клоунов»,
В тумбе нахожу скучающий ножик.
Мыслеловля
Вода набирает полные ванны людей
и плещется в них, смывая усталость телами.
Сегодня воде приснилось: один иудей
её превращал в вино.
А другой, помудрей, был нещадней цунами.
Вода, а точнее часть планетарной крови,
томясь взаперти, молчала как связанный лекарь.
Больной человек ей многие страхи привил,
ей трудно любить себя,
состоящую в основном из человека.
Воде наконец – то выдать пора бюллетень,
лечиться, пока планетные соки не скисли.
Пускай отправляется в город свежих людей
ловить на себя
ещё не отпетые, стаей скользящие, мысли.
Спим
Спишь,
А тело ходит по квартире
И пьёт, и курит, и хандрит,
А после, как метеорит,
Тебя – планету бомбардирит.
Спишь.
Спим.
А некто липкий как варенье,
При попустительстве икон,
Влезает в нас через балкон
Следить за нашим сновиденьем.
Спим.
Сплю.
Соседу показаться может,
Что я не сплю, когда я сплю.
Как и меня, пока не ожил,
Его используют, как тлю.
Сплю.
Часть 3
Интимная жизнь мебели
Создание тумана
Я видел, как сосед сверху создавал туман
И выплёскивал его из миски в небо.
Туман клубился и гнался за парой армян,
Вис на прохожих, и кашлял нелепо.
Я видел, он заползал под одежду, горчил;
Господа пугались и краснели дамы.
Кефирные сгустки в ночи неслись, как врачи,
Хватая за плечи похлеще жандармов.
Затем, седые патлы растворили луну,
Заслонили звёзды, рекламные вывески.
Я постучал соседу, он в глазок заглянул
И ускакал, пожёвывая ириски.
Переживая за вывески, детей и мам,
Я махал из форточки серьёзной газетой.
Невыносимо глупый, некультурный туман —
Вернулся и теперь живёт у соседа.
Никто так не катал
Из – под нахохленной брови
Гляжу, вдыхая сырость чащи,
Как лесника куда – то тащат
Колонной бодрой муравьи.
А он толкает их в горбы,
Кричит на них и матерится,
Как будто шаха или принца
Везут неряшливо рабы.
Несут, снося все тумаки,
С упорством нищего атлета.
Исчез кортеж за бересклетом,
Приняв меня за куст ирги.
Я плакал и плоды метал
В жилетку верного лукошка,
Мне было горестно немножко,
Меня никто так не катал.
Страшнота
Помоги, друг, по морде пластик,
Сделай мне пострашнее морду,
Сделай морду в разы быдластей,
Чтоб стыдился идти по городу.
Налепи мне носяру, брови,
Подбородок сточи и скулы,
Чтобы стать с Квазимодо вровень,
Чтобы чуть красивей горгульи.
Пусть в меня тычут пальцем дети,
Пусть увозят мамаш плаксивых.
Перед зеркалом сяду с «этим»;
«Мля, какой я в душе красивый».
Ксерофилия
Какая у тебя красивая обёртка
На фоне остальных, несущих в массы бледь,
Такую жмут в руках не запивая водкой.
Позволь её помять, в тиши пошелестеть,
Чтоб те, в углу, могли завидовать с горчинкой.
Отдай мне фантик свой, в недолгий рай билет.
Ах, там же быть должна какая – то начинка?
Оставь её себе. Я не люблю конфет.
Интимная жизнь мебели
За чашкой кофе я нередко
Слежу, седеющий эстет,
Как стул флиртует с табуреткой,
Как на трюмо глядит буфет.
На кухне – вовсе быть неловко,
И это, друг, не миражи,