Нина, смеясь, выскользнула из кабины и швырнула выскочившему следом Никите банную простыню. Сама она быстро закуталась в полотенце, расчесала мокрые волосы и взялась за фен. Она что-то сказала, но за воем фена он не расслышал.

– Что?

– Хочешь, и тебе волосы подсушу? Только сядь, а то мне так не достать.

Он послушно сел на табурет, и она принялась колдовать над ним с феном, то и дело взглядывая на плоды своих трудов в зеркале.

Он был красив. Красив по-мужски, без слащавости. Не просто красив, в нем чувствовалась порода. Гордая, хорошо посаженная голова на стройной шее, золотисто-карие глаза в обрамлении золотистых бровей и ресниц, крепкий, прекрасно вылепленный нос, полные, чувственные губы.

– Ты похож на деда? – спросила Нина, отложив фен и наводя последние штрихи щеткой.

– Бабушка говорила, что да. У нее висел в квартире их с дедом портрет, и фотографии она увеличила, тоже всюду расставила и повесила. Он родственник того Скалона, Василия Юрьевича. Ну, того, который издавал газету «Земство». Дед тоже носил усы и бородку. Я однажды попробовал отрастить, и вправду получился вылитый дед, но с ними мороки много, и я все сбрил.

Он поднялся, легко, как пушинку, подхватил ее на руки и унес в спальню.

И все повторилось. Сколько он ни старался, как бы нежно ни подводил ее к заветной грани, она замирала и отказывалась следовать за ним дальше.

– Ты зажимаешься! – возмущался Никита.

– Да, зажимаюсь, – соглашалась Нина.

Он уложил ее на спину, навис над ней, заглянул в лицо.

– Ну, скажи мне, чего ты боишься?

– Отстань. Это невозможно объяснить. Я уже говорила: боюсь потерять контроль.

– И что будет, если ты потеряешь контроль?

– Не знаю, – устало вздохнула Нина. – До сих пор никогда не теряла.

– Может, стоит попробовать?

– Не стоит. Это ты у нас предприимчивый… На яхте вон плаваешь. Бизнесом занимаешься. А я… не знаю. У меня столько всего в жизни было… Я слишком долго боролась за выживание. И теперь… не люблю рисковать. А это… Можешь надо мной смеяться, но, мне кажется, это похоже на смерть.

– Я не буду над тобой смеяться. Англичане в Викторианскую эпоху называли оргазм смертью. И у французов есть такое выражение: petite morte – «маленькая смерть». – Никита нежно провел губами по ее губам. – Но это не значит, что не стоит попробовать. Я не дам тебе умереть.

Но Нина была непреклонна.

– Прошу тебя, я устала. Мне надо выспаться.

Он тяжело вздохнул и встал.

– Ладно, до завтра.

На следующий день ярко светило солнце, как будто и не было накануне никакого дождя. Никита, верный своему слову, с утра пораньше сгонял на машине в город, разбудил хозяина прокатной конторы и привез Нине велосипед. После завтрака, как она ни отнекивалась, он вывел ее из дому и начал застегивать на ней весьма профессиональные на вид налокотники и наколенники.

– Что это еще за колодки? – нахмурилась она.

– Это чтобы предохранить тебя от травм.

– Они мне будут велики, – ворчала Нина.

– Они регулируются, – ответил Никита, наклонившись, чтобы застегнуть наколенник.

– Это ты мне мстишь за вчерашнее, да? – спросила она жалобно. – Наказываешь?

– Да, – прорычал Никита, скроив зверскую физиономию, – моя месть будет страшной! – и усадил ее на машину.

Ему было забавно наблюдать, как Нина чисто по-бабьи взвизгивает, чувствуя, что теряет равновесие.

– Почему женщины первым долгом начинают кричать, когда им страшно?

– Заглушают свой страх, – тут же нашлась она с ответом.

– Понятно. А с ним что делать?

Кузя разволновался: он оглушительно лаял и лез прямо под колеса.

Нина приказала ему молчать и сидеть тихо, но как тут было усидеть на месте, когда любимая хозяйка взгромоздилась на какую-то непонятную махину, раскачивается из стороны в сторону и поминутно вскрикивает?