Это был легкий эскиз, сделанный несколькими стремительными линиями. Женщина на рисунке была изображена вполоборота, чуть ли не со спины, лицо, почти лишенное черт, казалось размытым, угадывались лишь короткие, уложенные в прическу волосы, глаза, едва намеченные густыми, видимо, сильно накрашенными ресницами, да вздернутый нос. На рисунке были проработаны главным образом складки платья. Но что-то в ее прихотливой позе, во взмахе руки показалось ему безумно знакомым. Заинтригованный, Никита взял рамку и вынес в столовую, поближе к свету.

В этот момент в столовую вошла Нина и начала расставлять тарелки.

– Что это? – спросил Никита. – Это ваше? У Павла я никогда этого раньше не видел.

– Да, мое, – сдержанно ответила Нина. – Это эскиз платья. Я модельер.

– Готов поклясться, я знаю эту женщину.

И опять словно тень пробежала по ее лицу.

– Вряд ли. Это просто фантазия. Садитесь, ужин готов.

Он поставил рамку на подоконник.

Ужин оказался изумительным. Нина приготовила салат «Цезарь» с гренками, креветки в пряном соусе и камбалу, жаренную на решетке, с молодой картошкой. Все это было сервировано красиво, как в ресторане. Она зажгла свечи.

Никита чокнулся с ней бокалом белого вина и предложил перейти на «ты».

– Это потрясающе! Не помню, когда я в последний раз так вкусно ел.

– Ничего особенного, – пожала плечами Нина. – Меню самое немудрящее.

– Дело не в меню, а в том, как все приготовлено и подано. Ты могла бы быть…

– Кухаркой? – спросила она насмешливо.

– Ну почему кухаркой? – Никита оглядел стол. – Модельером еды!

– Красиво звучит, – усмехнулась Нина. – Надо будет об этом подумать. Если придется менять профессию.

Никита понял, что невольно ее обидел. Или задел. Был в ее словах, в интонации какой-то ускользавший от него подтекст.

– Между прочим, приглашение в ресторан остается в силе, – озабоченно нахмурился он. – Теперь я просто обязан чем-то ответить на этот роскошный пир. А сам я готовить не умею.

– Как же ты здесь питаешься?

– Приходит женщина из местных, готовит мне завтрак и иногда обед. Ужинаю я обычно в ресторане или у друзей. Кстати, если хочешь, могу прислать ее к тебе. Она и готовит, и убирает.

– Нет, спасибо, – отказалась Нина. – Люблю все делать сама.

– Как же это получилось, что ты оказалась здесь одна? – спросил Никита.

– А что тут особенного? Я устала, мне хотелось отдохнуть, ни с кем не общаться, вести растительный образ жизни.

– И вместо этого общаешься с нахалом, который обидел твою собаку и навязал тебе свое общество. Намек понял. Кстати, где Кузя?

– Бегает во дворе. А как это получилось, что ты не любишь собак?

– С чего ты взяла? – вскинулся было Никита, но тут же сник. – Ну хорошо, не люблю. Не то чтобы не люблю, а… не доверяю. У меня в детстве был случай. Родители мне внушали, что собака – друг человека и так далее. Вот я однажды взял и погладил соседского фокстерьера. А потом мне делали уколы в живот. На всякий случай. Когда тебе пять лет, это впечатляет.

– Родители тебя неверно сориентировали, – задумчиво покачала головой Нина. – К собакам… да не только к собакам, ко всем живым существам надо относиться с уважением, а не лезть с нежностями. Тем более к фокстерьеру. Фокстерьер – собака серьезная, охотничья. Может, его специально дрессировали, чтобы он не принимал ласки от чужих.

– Я усвоил урок и теперь всех собак уважаю. На почтительном расстоянии.

– Но Кузя не кусается. – Нина встала и начала собирать тарелки.

– Чур, посуду мою я, – встрепенулся Никита.

– Посуду вымою я, – покачала головой Нина. – Этот процесс я не доверяю никому. Давай выпьем кофе в гостиной.