– Боги, помогите мне! – еще прошептал Монгол, успев заметить, что на тросе позади тягача, когда тот вылетел с обрыва, уже никого не было.

Дабар сбежал.

Резко обернувшись на шум шагов по снегу, парень коротко вскрикнул и обмяк. Прямо в его грудь глубоко погрузился костяной клинок, пронзив тщедушное тело якута насквозь. Подняв извивающееся тело над землей, Дабар приблизил свое отвратительное лицо к лицу человека, наслаждаясь его страданиями. Найдя в себе силы, Монгол стиснул зубы, чтобы не закричать, после чего смачно плюнул в светящиеся красные глаза, решив тем самым продемонстрировать тому свое презрение и отвращение. Зашипев, Дабар поднял вторую руку, собираясь добить своего неуловимого соседа, с которым долгое время уживался бок о бок. Но что-то в поведении человека заставило монстра передумать. Осторожно и почти с нежностью опустив Монгола на землю, резким движением выдернул из его раны свой чудовищный нарост. Якут, зажимая руками кровоточащую рану, был готов к смерти, так как понимал, что рана смертельная. Но он оказался совершенно не готов к тому, что произошло дальше. Дабар медленно отрезал от себя кусочек плоти, после чего сжал стальной хваткой челюсти человека, вынуждая того открыть рот. Монгол отчаянно сопротивлялся, но все его усилия напоминали трепыхания мотылька, угодившего в руки жадного энтомолога.

Генерал Кошевар был уверен, что затишье скоро закончится, потому не терял времени даром. Подвиг Дорсуна Тойтоха его сильно впечатлил, но он понимал, что это лишь отсрочка, никак не победа. Он не верил, что одному человеку под силу долго удержать такое существо как Дабар. Став свидетелем демонстрации его мощи и возможностей, только сейчас бравый генерал осознал, какую фатальную, шапкозакидательскую ошибку он совершил, приведя людей в это злачное место, да еще и решив устроить ловушку, в которую сам же и угодил. Как результат, окружили сами себя, став легкой добычей. На помощь авиации и кораблей рассчитывать как минимум до утра не приходится. Значит, пора сворачиваться и организованно отступать обратно к побережью прежним маршрутом.

Приказав Булганину и Дроздову заняться погрузкой раненых солдат в машины, чуть подумав, распорядился бросить тяжелую артиллерию, она будет только мешать, а также оставить все, что их будет сковывать и тормозить в дороге. За этим ценным военным имуществом можно приехать и потом, а сейчас свои ноги бы унести.

– Что делать танкистам? – тихо спросил Дроздов, когда генерал зашел проведать в лазарет своего заместителя Чердынцева, впавшего в состояние комы.

– Пусть выдвигаются из лагеря навстречу зверю и дадут нам немного времени.

– Мы даже не знаем точно, в какой стороне он скрылся… – попытался возразить майор, на что нарвался на целый шквал отборного мата и других нелестных отзывов в свой адрес.

– Понятно. Разберемся, – пролепетал Дроздов и пулей выскочил из палатки.

– Понимаешь ли, – пробурчал ему вслед Кошевар, постепенно остывая. – Степан Анатольевич, Христа ради, хоть вы мне скажите, какие у нас потери. Уже есть данные?

– Три десятка людей пропали без вести. Примерно столько же выведены из строя – они, как и ваш заместитель, пребывают в странном бессознательном состоянии, из которого их вывести пока не получается. Фельдшер что-то болтал про психосоматику и прочую ересь, но я, если честно, ничего не понял из того, что он мне сказал. Ясно одно, оставлять их здесь нельзя. Потому мертвых… нам придется оставить здесь. Я понимаю, это звучит ужасно и…

– Это звучит намного хуже, чем ужасно! Бросать наших павших боевых товарищей на поле брани на поругание врагу? – Генерал навис над Булганиным, пылая яростью. – Вы хоть представляете, что вы мне предлагаете? Я даже обсуждать это не желаю! Как это будет выглядеть со стороны?