Дорсун гневно вскочил на ноги и, не обращая внимания на крепкие руки на своих плечах, выкрикнул:

– Я не убивал своих друзей! Они уже были не люди!

– Да, конечно! Они были уже не люди. Все это слышали? Вопросов более не имею. Дальше пусть работает военная прокуратура, а с меня хватит! И ни слова более про призраков, – строго указал пальцем на Шелепина, который хотел что-то возразить. – Ясно? Ни слова. Время только зря потеряли. Тьфу.

Генерал молча водрузил на голову папаху и обратил взор к осназовцам, которые все это время молча слушали шефа, не вмешиваясь в допрос.

– Лейтенант, возьмите заключенного под стражу до особых распоряжений.

Лейтенант отдал честь и довольно грубо вздернул якута на ноги.

– Да послушайте, я вам говорю правду! – попробовал возмутиться Дорсун, но на его руках уже защелкнулись стальные браслеты наручников. – Вы делаете большую ошибку!

– Нет, это ты меня послушай, дружок! – Генерал, потеряв терпение, яростно подошел к нему и, схватив за грудки, практически оторвал от пола, выплевывая каждое слово якуту в лицо. – За убийство боевых товарищей, за сослуживцев, будешь отвечать по закону, гнида. Тебе светит вышка, ты это понимаешь, дурья твоя башка? Надеешься избежать наказания, изображая сумасшедшего? Не выйдет. Только не со мной. Я легко докажу, что все твои рассказы про духов и призраков – всего лишь плод твоего больного воображения. Кстати, о птичках. – Генерал выпустил Монгола и подошел к Булганину и Чердынцеву. – Он подтвердил мои наихудшие опасения, здесь на острове и вправду орудует шайка япошек. Мало мы их Квангтунскую армию били, били, да не добили. Но это поправимо. Утром вышлите пару человек в разведку. Как только выявим базовый лагерь, нанесем по нему сокрушительный удар всеми силами, а там, Бог даст, и подмога прибудет, а может, и боевая авиация. Возражения не принимаются. Готовьтесь, товарищи. Не будем терять времени зря.

– Нам бы до утра дотянуть, – пробормотал Чердынцев, но под грозным взглядом шефа тут же замолчал, опустив глаза.

Дорсун, не обращая внимания на примкнутые к автоматам штыки, нацеленные на него, рванул вперед, сделав последнюю отчаянную попытку достучаться до Кошевара.

– Товарищ генерал, я понимаю, в это трудно поверить. Я сам во все эти сказки своего народа никогда не верил. Я ведь жил в городе, а не в чуме. Вы сами все увидите и поймете. На всякий случай перед уходом с заставы я припрятал здесь кое-какое оставшееся оружие из арсенала и имущество, чтобы не досталось японцам. Хотел за ним вернуться позже, да ваша группа прилетела. В общем, разберите пол в погребе. Вам это пригодится больше, чем мне, и уже очень скоро. – И не сказав больше ни слова, отправился с конвоирами.

– Проверь, – коротко приказал Кошевар, обращаясь к Чердынцеву. – Поглядим, сколько правды в его словах. Только поаккуратней с закладкой, вдруг там окажется взрывное устройство или еще какая подляна. А чокнутый пусть пока посидит в кладовой под охраной, вдруг еще чего вспомнит помимо призраков. Выдайте ему теплое одеяло, еду и воду. И переоденьте во что-нибудь более подходящее, а то смотреть больно, рванье сплошное, а еще боец Красной армии. Да, и душевно прошу, накажи тех ротозеев, которые проморгали постороннего на охраняемой территории. Это никуда не годится.

– Сделаем, товарищ генерал! – Браво отдав честь, Чердынцев побежал исполнять приказ, не столько ради того, чтобы кого-то наказывать, как из-за нежелания и далее находиться рядом с раздраженным шефом, который пребывал в дурном настроении.

Кошевар смахнул испарину со лба и, постепенно остывая, перехватил брошенный в его сторону неприязненный взгляд Шелепина, тихо о чем-то перешептывавшегося с Булганиным в сторонке. Без сомнений, эти двое не совсем согласны с его решением, думают, он поступил несправедливо и даже жестоко с «бедным пареньком из чума». Вот только его, Кошевара, такие дешевые уловки и объяснения не убедили. Убийца мог придумать объяснения и правдоподобнее, но даже на это ему мозгов не хватило.