Они прошли мимо куста, до сих пор украшенного зеленоватыми треугольными цветками. Потом мимо куста, поросшего вьюном с жесткой колючкой. Кустов вообще-то было наперечет – роща осталась у них за спинами, и все разнообразие, которое предлагала их взглядам расстилавшаяся далеко во все стороны серая аскетичная степь, заключалось в неровных рыхлых кочках с шапками реденькой пожухлой травки. Небо над всем этим было бледно-голубым и совершенно пустым.

По кусту, мимо которого они шли, энергично перебирая многочисленными ногами, семенил продолговатый пурпурный жук, окрасом и решительностью явно протестуя против царящего всюду увядания. Куст был третьим. Коричневые без листьев веточки были покрыты желтоватым пушком, отчего казалась, что…

– Скажите, Алексей, а как вы боретесь со скукой?

– Играю в шахматы с Дитрихом.

– Помогает?

– Если Дитрих играет молча, то помогает.

Доктор понимающе усмехнулась.

Они никак не могли пройти мимо солнца, продолжавшего садиться.

– А сегодня, значит, Дитрих был разговорчив. Или он был занят?

Старпом помедлил с ответом.

– Конечно же, можно было просто позвонить. Но Дитрих и вправду был сегодня в ударе. Пришлось по-быстрому проиграть ему две партии.

На плечо старпому упал хомяк. Вцепившись лапками в погон и расставив для равновесия крылья, он стал смотреть старпому в правый глаз.

– Капитан пиратского судна и его попугай, – сказал Шафранов.

– Скорее, прогулочной яхты, – сказала Арцимович, – зафрахтованной столичными туристами, отправленной в несусветную глушь и поставленной на стоянку в пустой гавани необитаемого острова…

– А попугаи были бы кстати, – сказал старпом, – если уж ни нанеров, и ни киберов, и ни космоса… Двадцать первый век. Двадцатый даже. Подобная архаика, доктор, вас привлекает?

Шафранов согнал хомяка.

«Пустая гавань необитаемого острова… – подумала Арцимович, – ни Сети, ни друзей, ни нормального ионного душа. Ни даже работы…

Впрочем, работы нет уже давно», – добавила она к своей мысли через несколько шагов.

Когда они подошли к высокой длинной серой стене периметра солнце еще продолжало садиться. Оно продолжало садиться уже третьи земные сутки.

Улыбаться Этьен Мирзоев начал еще до того, как двери медицинского отсека распахнулись.

– Здравствуйте, милый доктор! – склонил он гордо посаженную, слишком рано начавшую лысеть голову. – И здравствуйте…

– И здравствуйте, Этьен! – ответила ему Арцимович, видя как постепенно гаснет его с надеждой обегающий помещение взгляд.

– Аллочки нет, – продолжила Арцимович, – она с вместе вашими коллегами учится на Ангаре.

«Улетела и даже не предупредила», – прибавила она мысленно.

Широкая белозубая улыбка Этьена исчезла лишь на секунду.

– Ах, – сказал он, – Не знал, что вы одна, – непременно захватил бы вина! – и прищелкнул пальцами.

– Я бы вас с ним и забраковала…. Поберегите его лучше для Аллочки. Впрочем, если я узнаю, что вы ее здесь поите, забракую вас обоих.

– Вы сегодня суровы. Куда прикажете?

Легкое пришепетывание, которым приправлялись реплики Этьена, удачно оттеняло чересчур вежливый тон, с которым они подавались.

– А вот в креслице присаживайтесь. Только разденьтесь сначала.

Этьен стал раздеваться.

– Прямо даже неловко, – пробормотал он.

– Ничего-ничего. Поднимите-ка руки. Отлично! Вы случайно танцами не занимаетесь?

– Как же не занимаюсь? Приходите как-нибудь к нам на хуторок в пятницу, сами все увидите.

– Непременно, вот только Аллочку дождусь.

Арцимович принялась закреплять на нем датчики «обвязки».

– Может быть, я лучше сам?

– Зачем же сам? Сервис входит в стоимость… Вы сегодня начальство вперед не пропускаете? Владимир Евгеньевич обычно первым заходит. А сегодня уже и материаловеды прошли, и физзащита.