С другой стороны, начальник штаба Верховного главнокомандующего и сам отказался от намерения сдвинуть с места Северный фронт – слишком много времени было упущено. В этот момент уже было известно о предстоящем вступлении в войну Румынии, а потому все резервы должны были отправляться на юг от Полесья. Поэтому войска с Северного фронта перебрасывались на Юго-Западный фронт, а 17 августа ген. М.В. Алексеев сообщал ген. Н.В. Рузскому, что «войска, расположенные севернее Полесья, нужно рассматривать как резерв, из которого мы можем черпать подкрепления южному фронту для достижения им, сообразуясь с обстановкой, существенной важности задач, которым определится судьба текущей кампании, а может быть и войны. К северу от Полесья нужно прочно сохранить свое положение, улучшить его чем можно при помощи частных ударов, а главное – копить силы и средства как для содействия южному театру, так и для перехода в наступление, когда создастся благоприятная обстановка»[67]. Таким образом, Ставка сама обозначила пассивность армий Северного фронта во второй половине 1916 г.

Что касается самого главкосева, то узнать о его намерениях можно из дневника А.Н. Куропаткина, запись от 31 июля, когда в Петрограде он передавал командование Н.В. Рузскому: «На вид совсем поправился. Но согбенный. Глаза ясные, умные… сознает трудность задачи, принятой от меня. Выслушав о положении дел, тоже высказал, что наши начальствующие лица не хотят считаться с опытом войны и продолжают лезть на укрепленные позиции, как бы лезли в чистом поле. сказал, что десантную операцию считает делом очень рискованным… Согласился, что надо недоверие, некоторое, к начальствующим лицам и проверка того, что они хотят перед операцией делать»[68].

Не желая более зависеть в своем военном творчестве от М.Д. Бонч-Бруевича, спустя десять дней после своего нового назначения Рузский, меняя своего начальника штаба (у Куропаткина начштаба был Н.Н. Сиверс), пригласил на эту должность комкора-25 ген. Ю.Н. Данилова. Это – генерал-квартирмейстер Ставки первого состава, хорошо знакомый генералу Рузскому и также в свое время пользовавшемуся поддержкой Сухомлинова. Генерал Бонч-Бруевич остался на посту начальника гарнизона Пскова, где располагался штаб Северного фронта. То есть, в случае необходимости, Н.В. Рузский всегда мог воспользоваться услугами своего прежнего ближайшего помощника.

Итак, ген. Н.В. Рузский снова занял пост главкосева, причем в новых условиях, так как русская действующая армия теперь наступала, причем наступала в условиях позиционной борьбы. Новые условия требовали новых методов и приемов управления. Практика позиционной войны и невозможность выйти из заданных ею рамок потребовали от русских полководцев переосмысления опыта войны в русле плавного течения в параметрах этих самых рамок. Даже главкоюз ген. А.А. Брусилов после неудачных августовско-октябрьских боев Юго-Западного фронта был вынужден применяться к условиям, своею сущностью заведомо противоречившим методам маневренной войны. Известно, что в русской армии широко распространялся опыт союзников, которые вели позиционную борьбу уже с конца 1914 г. Однако же между Западным и Восточным фронтом существовала громадная разница во всем. Прежде всего – в техническом оснащении союзных армий, а также в инфраструктурном обеспечении. Потому далеко не всегда опыт французов мог быть использован на Восточном фронте. Так, наступление по французскому примеру тактикой «волн» не оправдало себя вообще, однако же в России следовали этому принципу даже уже после того, как сами французы от него отказались. Многие военачальники прекрасно понимали, что следует обобщать собственно отечественный опыт. В их числе был и главкосев ген. Н.В. Рузский, который наряду с прочими также высказывался о неприменимости французских брошюр ведения войны к русским условиям