Лев Эльберт и Лили Брик (а возможно, и Осип Максимович тоже) наверняка обсудили и статью в «Вечёрке», в которой рассказывалось о том, как Маяковский, не выбирая выражений, безжалостно «колол» своих друзей и соратников. На эту «колкость» поэта Брики и Агранов должны были ответить не менее «колким» мщением.
Пятый «укол»
Сразу после диспута в Политехническом Маяковский отправился в Ленинград.
А поздно вечером того же дня был арестован поэт-рефовец Владимир Силлов.
Разве не странно, что этот арест произошёл в день отъезда Маяковского?
Нанося очередной мстительный «укол», Агранов явно собирался наглядно продемонстрировать поэту, насколько ГПУ всесильно и могуче, и что высмеивать его ответственных сотрудников – дело опасное. Кто знает, не хотел ли Яков Саулович (как бы вполне по-дружески) устроить ещё и встречу Владимира Владимировича с подследственным Силовым? Сначала, разумеется, выбив из узника необходимые показания, а затем допросив в присутствии Маяковского.
Могут спросить: а разве такое возможно?
Обратимся к мемуарам Вальтера Кривицкого, который писал:
«…в августе 1935 года мне пришлось допрашивать политического заключённого. Это был Владимир Дедушо́к, определённый в 1932 году к десятилетнему сроку заключения в Соловецких лагерях».
Гепеушнику Кривицкому, ненадолго приехавшему в СССР из-за рубежа, понадобилось что-то выяснить, и он спросил коллег-сослуживцев:
«…нельзя ли допросить этого осуждённого. Оказалось, что дело это в руках отдела ОГПУ, возглавляет который Михаил Горб. Я связался с ним.
– Вам повезло, – сказал Горб, – этот Дедушо́к сейчас на пути из Соловков. Его везут в Москву для допросов в связи с заговором командиров кремлёвского гарнизона.
Через несколько дней Горб сообщил, что Дедушо́к – на Лубянке, следователь его – Кедров».
Двадцатисемилетний следователь Игорь Михайлович Кедров (кстати, один из самых жестоких дознавателей той поры) предоставил Кривицкому толстенное досье с делом, по которому был осуждён Дедушо́к. Ознакомившись с ним, Кривицкий удивился:
«– Что за странное дело вся эта писанина! 600 страниц текста, из которых ничего не следует, а в конце: Дедушо́к признаёт свою вину, и следователь предлагает коллегии ОГПУ отправить его на Соловки на десять лет. Коллегия, за подписью Агранова, соглашается.
– Я тоже это пробежал, – сказал Кедров, – но не разобрался, в чём дело».
Вскоре часовой привёл Дедушка, и Кривицкий, с разрешения Горба, беседовал с ним две ночи подряд.
Дедушо́к сказал, что заведует мукомольней островного лагеря. А Кривицкий его спросил, почему он, будучи невиновен, признал свою вину. Дедушо́к ответил, что ему слишком хорошо знакомы обычаи ОГПУ, и он согласился с тем, что предложил ему следователь.
Вот такую историю рассказал в своей книге Вальтер Кривицкий. Упомянутые им фамилии нам хорошо знакомы – всё те же: Агранов, Горб.
Разве не могло с Владимиром Силловым произойти то же самое, что и с Владимиром Дедушко́м? Конечно, могло. И Маяковский вполне мог принять участие в допросе подследственного Силлова. Карательная машина кремлёвских властителей в 1930 году уже начинала набирать обороты.
Свой рассказ Кривицкий заканчивает таким суждением о Дедушке:
«Он не был, конечно, замешан в заговоре, в связи с которым его привезли в Москву. Но он уже не вернулся в свою мукомольню. Он был расстрелян…»
Жаль, что Маяковский не вёл дневник, в нём наверняка был бы изложен очень похожий рассказ – только не о заключённом Дедушке, а о подследственном Силлове, который скончался через тря дня после ареста.
Что же произошло в застенках Лубянки?