Объяснение здесь может быть только одно: Маяковский не знал, что его новый товарищ живёт по паспорту Жигитова. Он приходил к наборщику Тимофею Трифонову, и общался с ним как с Тимофеем Трифоновым. А то, что этот эсдек может находиться на нелегальном положении, ему и в голову не приходило.

Сам Трифонов заявил, что типография принадлежала только ему, и поэтому все остальные, причастные к этому делу, никакого отношения к ней не имеют. Это заявление, надо полагать, и отвело от Маяковского все подозрения.

Что же касается членства в бунтарской антиправительственной организации, то об этом в протоколе Вольтановского сообщается:

«… допросив дворянина Владимира Маяковского в качестве обвиняемого в участии в московской организации "российской социал-демократической партии" (1 ч<асть> 102 ст<атьи> Уг<оловного> улож<ения>) и приняв во внимание состояние здоровья обвиняемого, а также, что ему в настоящее время 14 лет, и что показания его заслуживают доверия, признал возможным ограничиться в отношении его одной из менее строгих мер пресечения способов уклониться от следствия и суда, а потому… постановил: означенного Маяковского отдать под особый надзор полиции по месту его жительства».

Иными словами, до суда «столбовой дворянин» отпускался на свободу. Но с условием: никуда без ведома полиции не отлучаться. Он такое обещание дал:

«1908 года, апреля 9 дня, я, нижеподписавшийся дворянин Кутаисской губернии Владимир Владимирович Маяковский, даю настоящую подписку Московскому Охранному Отделению в том, что по освобождении меня из-под стражи место жительства в Москве буду иметь на 4-й Тверской-Ямской, в доме Безобразова, кв. 52. В чем подписуюсь».

На следующий день сестра Людмила дала расписку полицейским «о принятии на жительство своего брата».

На этом предварительное следствие завершилось, и 19 апреля Вольтановский передал дело о тайной типографии РСДРП своему коллеге – 44-летнему следователю по особо важным делам Тихону Дмитриевичу Рудневу, который был действительным статским советником, то есть штатским генералом, и называть его надо было «ваше превосходительство».

Казалось бы, всё обошлось. Тюремное заключение оказалось довольно непродолжительным. Особых неприятностей оно не доставило. Если не считать, конечно, мытья рук – их в заключении не удавалось мыть столько раз, сколько хотелось. Потом ещё предстоял суд, но когда он состоится, было неизвестно.

11 апреля 1908 года в Москве началась бурная весна. Владимир Джунковский о ней написал:

«На одну треть Москва была покрыта водой… всюду сновали лодки; протянуты были кое-где канаты, попадались наскоро сколоченные плоты с обывателями, вывозившими вещи… Насколько хватало глаза, весь противоположный берег реки Москвы, все улицы обратились в море сверкающей воды… На Павелецком вокзале вся площадь была залита водой. Последний поезд отошёл в 6 часов вечера с большим трудом, колёса не брали рельсов, наконец, подав поезд назад, с разбега удалось поезду двинуться, и он, рассекая воду, подобно пароходу, вышел на сухое место. Вода на станции достигала второй ступеньки вагонов…

Такого наводнения Москва никогда не видела, последнее было в 1856 году, но и тогда вода была на целую сажень ниже, чем в 1908 году».

Это наводнение Маяковский в своей автобиографии не упоминает. Ничего не говорит он и о том, что, несмотря на данное полиции обещание не менять место жительства, он 3 мая оставил квартиру в доме Безобразова и (вместе с матерью и сёстрами) переехал в Подмосковье – в Петровско-Разумовское, в Соломенную Сторожку. Там в доме № 14 по Новому шоссе располагалась дача, принадлежавшая семейству Битрих.