начала понимать, почему ко мне вернулись кошмары, после того как открыла большой конверт и достала из него фотографию нашего класса.

На самом деле это было даже забавно. Я могу точно сказать, когда она его заметила, потому что я за ней наблюдал. Сначала она радостно надрезала конверт специальным ножиком. Потом вынула мой портрет. И прижала руку к груди.

– О-о-о, Джулиан, какой ты тут красивый! – сказала она. – Как хорошо, что ты надел галстук, который тебе прислала бабушка.

Я сидел за столом на кухне, ел мороженое, улыбался и кивал.

Потом она вынула из конверта фотографию класса. В младшей школе делают снимок каждого класса со своим учителем, но в средней школе фотографируют скопом всю параллель. Так что на фотографии были шестьдесят пятиклассников, запечатленных перед входом в школу. По пятнадцать в ряду. Четыре ряда. Я был в заднем, между Амосом и Генри.

Мама смотрела на фотографию с улыбкой на лице.

– А, вот ты где! – сказала она, когда меня нашла.

Довольная, она продолжала рассматривать фотографию.

– О боже, как вымахал Майлз! А это Генри? Кажется, у него уже усы начинают расти! А кто…

И тут она замолчала. Улыбка на лице застыла на секунду или две, а потом лицо медленно превратилось в маску ужаса.

Она опустила фотографию и теперь пялилась в пустоту. Потом она снова посмотрела на фото-графию.

А потом на меня. Она не улыбалась.

– Это мальчик, о котором ты рассказывал? – спросила она. Голос у нее теперь был совершенно другой, не такой, как несколько мгновений назад.

– Я же тебе говорил, – ответил я.

Она опять поглядела на снимок.

– Это не просто волчья пасть.

– Никто никогда и не говорил, что это волчья пасть. Мистер Попкинс такого не говорил.

– Нет, говорил. Когда звонил мне по телефону.

– Нет, мам. Он сказал «проблемы с лицом», и ты просто сама решила, что он имел в виду волчью пасть. А на самом деле он никогда и не говорил «волчья пасть».

– Могу поклясться, что он сказал, что у мальчика волчья пасть, – ответила она. – Но это намного хуже. – Она действительно была потрясена. И не могла отвести глаз от фотографии. – А чем именно он болен? Он отстает в развитии? Выглядит так, что вполне может отставать.

– Не думаю, – пожал я плечами.

– Он нормально разговаривает?

– Ну, мямлит немного, – ответил я. – Иногда его трудно понять.

Мама положила фотографию на стол и села. Забарабанила пальцами по столу.

– Никак не пойму, кто его мама… В школе в этом году столько новых родителей; ума не приложу, кто это может быть. Блондинка?

– Нет, у нее темные волосы, – сказал я. – Мы иногда встречаем ее перед школой.

– Она выглядит… как ее сын?

– О нет, совсем нет. – Я сел рядом с мамой и взял фотографию, сощурившись, чтобы не видеть слишком четко. Ави стоял в первом ряду слева. – Я же тебе говорил. Говорил, а ты мне не верила.

– Дело не в том, что я тебе не верила, – защищалась она. – Я просто, как бы это сказать… удивлена. Я не осознавала, что все так плохо. О, думаю, я поняла, кто его мама. Очень красивая, внешность немного экзотичная, темные волнистые волосы?

Я пожал плечами:

– Не знаю. Мама как мама.

– Думаю, это она, да, – кивала мама сама себе. – Я видела ее на встрече родителей. И муж у нее красивый.

– Понятия не имею. – Я помотал головой.

– Бедняги! – Она прижала руки к груди.

– Теперь-то ты понимаешь, почему у меня снова кошмары? – спросил я.

Она погладила меня по голове.

– Что, ты до сих пор видишь кошмары?

– Да. Не каждую ночь, как в первый месяц школы, но да, вижу! – я бросил фотографию на стол. – Зачем он вообще пришел в нашу школу? – И добавил громко: – И, кстати, даже не думай ставить эту фотографию в мой школьный альбом. Сожги ее или еще что-нибудь сделай.